Содом и Гоморра

На карте, которую мне передали, г-жа де Камбремер нацарапала, что послезавтра будет принимать гостей. Конечно, два дня тому назад, как бы ни утомила меня светская жизнь, я бы с истинным удовольствием отведал ее, пересаженной в эти сады, где благодаря расположению Фетерна смоковницы, пальмы, розовые кусты произрастали под открытым небом вплоть до самого моря, часто по-средиземноморски спокойного и синего, по которому до начала праздника маленькая яхта владельцев замка доставляла с другой стороны залива наиболее почитаемых гостей, затем, когда прибывали все приглашенные, служила столовой, где под тентами, защищавшими от солнца, подавали угощение, а вечером развозила тех, кого ранее доставила. Эта чарующая роскошь была, однако таким расточительством, что отчасти ради возмещения связанных с ней расходов г-жа де Камбремер пыталась по-всякому увеличить свои доходы, например впервые отдала внаем Распельер – одно из своих имений, заметно отличавшееся от Фетерна. О как бы такой прием в новой обстановке, оживленный толпой незнакомых мелких дворян, отвлек меня от парижской «великосветской жизни» каких-нибудь два дня назад! Но теперь увеселения не имели для меня никакого смысла. Поэтому я написал г-же де Камбремер письмо с извинениями, точно так же как час тому назад позволил спровадить Альбертину; горе отбило у меня всякую способность чего бы то ни было желать – так сильная лихорадка отбивает аппетит… На другой день должна была приехать мама. Мне казалось, что теперь, когда истаяло мое позорное равнодушие и сменилось потоком душераздирающих воспоминаний, обхвативших терновым венцом и облагородивших мою душу, подобно маминой, я уже не так недостоин жить рядом с ней. Так мне думалось; на самом деле от истинного горя, такого, как мамино, буквально пресекающего вашу жизнь – надолго, а то и навсегда, – когда вы потеряли любимого человека, было очень далеко до горестей, подобных моим, что ни говори мимолетных, которые приходят с опозданием и быстро проходят, которые испытываешь спустя долгое время после потери, потому что их невозможно почувствовать, пока не поймешь; такие горести знакомы многим, и те, которые терзали теперь меня, отличались от них только тем, что вызвала их непроизвольная память.