– Не могу знать, – развел руками Косицын. – Это и не немецкий вовсе, на эстонский похоже.
В общем, пока суд да дело, бойцы просто отодвинули в сторону старика и вошли внутрь. Мяги заволновался, побежал следом, махал руками, выкрикивал что-то – все какую-то мысль пытался донести. Но не донес, только хуже сделал. Сержант Пустельга тихонько пихнул его в грудь, так что тот просто сел на пол – и пошли дальше.
– Эх, богато жил эксплуататор трудового народа, – заметил политрук, оглядывая огромные комнаты первого этажа. – Ну, зато все теперь майору нашему достанется…
– А ты не завидуй, – отвечал Луков, с любопытством рассматривая сидящие на камне бронзовые фигурки фазана и фазанихи, которые, как живые, умостились возле лестницы, ведущей на второй этаж.
Задорнов на это заметил, что не завидует, что вообще привычки такой не имеет, но где же справедливость: одним все, другим – ничего? Майор ему отвечал, что все это, что у них перед глазами, принадлежит теперь народу новой, демократической Германии, которая вскоре будет построена при их с политруком непосредственном участии.
Вот так и вышло, что комендатура советская разместилась в доме бывшего помещика. Впрочем, как стало позже известно, помещик этот не совсем чужим оказался русскому народу. Был он из остзейских немцев, еще до революции жил в Прибалтике, а перед Империалистической войной 1914 года покинул Россию и переехал в Виртинген, где было у него родовое гнездо.
Однако на этом скитания барона не закончились, и спустя тридцать лет ему снова пришлось покидать насиженное место.
– Ну, в этот раз понятно, чего уехал, – говорил Задорнов, развалившись в кресле и поигрывая дорогой ручкой «Паркер», которую нашел он в ящике баронского стола и которую, видно, тот оставил впопыхах, когда бежал из города. – Если бы он нас дождался, мы бы ему устроили галстук на шею. Но почему смылся еще во времена Николашки, при царском режиме ему что угрожало?
Майор, сидевший за столом, пожал плечами. Ему-то как раз все было ясно. Близилась война с Германией, а барон был немцем. В России немцам сделалось неуютно, вот и побежали все эти бароны обратно, на, так сказать, историческую родину.
– Может, так, а, может, и другая какая была причина, – задумчиво сказал политрук.
Лукова, однако, биография фон Шторна совершенно не волновала. У него имелась масса других проблем, с которыми он столкнулся, став комендантом. Нужно было расчищать от завалов улицы, пострадавшие от артиллерии и воздушных бомбардировок, а местное население выходить на улицы не спешило, всеми правдами и неправдами пытаясь улизнуть от общественных работ. Необходимо было запускать остановившиеся предприятия, и не только мельницы и хлебопекарни, но и деревообделочную фабрику. И самое главное, надо было решать продовольственный вопрос. Весенний сев зерновых они уже пропустили, но приближался сев озимых. Нужно было попробовать восстановить животноводство, в частности, свиноводство и птицеводство, может быть, построить фабрику по переработке рыбы, которая в изобилии водилась в здешней реке. Одним словом, задач было много, а рук и голов – мало.
На первых порах, когда местные хозяйства не справлялись еще с производством продовольствия, Луков договорился с размещенной в городе воинской частью, чтобы помогали с едой. У армейских было свое хозяйство, они выращивали овощи и жили на самообеспечении. Конечно, особенного избытка у них не было, и еда была однообразная, но все лучше, чем то, что имелось в городе в первую послевоенную осень. Луков получал от военных самую простую еду и раздавал ее бесплатно нуждающимся горожанам. Для тех это было спасением и довольствие это, словно манна небесная приходившее им от коменданта, называли они «Луков-э́ссен», луковская еда.
Довольно скоро, впрочем, ситуация выправилась, и уже не Луков обращался в воинскую часть за помощью, а, напротив, оттуда звонили ему и просили подбросить то свининки, то курятинки. И Луков подбрасывал, конечно – долг, как говорится, платежом красен.
Сегодня с утра, как обычно, был у него прием жителей по личным вопросам. Одной из первых явилась фройлен Гаубих – нестарая еще и довольно кокетливая блондинка, содержательница местного ресторана «Кружка». Она пришла в полном боевом облачении – полосатое платье в талию, высокие каблуки, на лице – яркий макияж, призванный, видимо, оживить ее довольно пресную физиономию.
С просьбой пришла, догадался майор, клянчить будет. И как в воду глядел. Говорили они с глазу на глаз, без переводчика, потому что за два года жизни в Германии майор изрядно поднаторел в языке и прием граждан вполне способен был вести самостоятельно.
– Могу ли я попросить господина коменданта разрешить мне открыть второй ресторан? – спросила госпожа Гаубих после того, как выполнен был весь необходимый ритуал приветствий.