Ламия бросила на него быстрый взгляд, но не стала возражать, как обычно, только чтобы позлить его, а продолжила свой рассказ.
– Священник умер прямо на алтаре на глазах у всей семьи. Братоубийство и само по себе – страшный грех, а то, что оно произошло во время религиозной церемонии, превратило его в настоящее богохульство. С тех пор эта комната стала называться «кровавой часовней», а сам замок был проклят. В общем, что-то вроде истории о Каине и Авеле, только на более современный лад.
Мигель Гарсия подошел к алтарю и остановился, чувствуя, что его бьет нервная дрожь. У него дрожали даже руки. Он вспомнил примету, согласно которой такое случается, когда человек наступает на собственную будушую могилу. Но бывшего полицейского успокоило, что под его ногами была не земля, а каменная плита.
– У меня нехорошее предчувствие, – сказал он. – Нам надо скорее уходить отсюда. Пока не наступила полночь.
– Трусишка, – сказала Ламия. – Но если ты не возражаешь, то перед уходом я загляну под алтарь. Сдается мне, что именно там спрятан наш клад.
Ламия прошла за алтарь, просунула под него руку и нащупала рычаг, о существовании которого она узнала из рукописи. Делая это, она не сводили глаз с Мигеля Гарсии. Он стоял напротив алтаря в напряженной позе, следя за каждым ее движением, словно от этого зависела его жизнь. В нем боролись два противоположных чувства. Он все еще надеялся, что им повезет, и они найдут долгожданный клад. И он хотел как можно быстрее убраться из этой комнаты и из этого замка, казавшегося еще ужаснее, чем все те места, в которых они побывали до этого.
– Что же ты медлишь? – нетерпеливо воскликнул он, увидев, что Ламия замерла. – Поторопись!
– Как скажешь, – усмехнулась Ламия. И потянула за рычаг.
Под действием рычага люк в полу, на котором стоял Мигель Гарсия, распахнулся, и он ощутил пустоту под ногами. Уже в падении он увидел, что темница, которая находилась под часовней, была густо утыкана деревянными кольями, торчащими остриями вверх. И почувствовал запах серы.
Мигель Гарсия хотел закричать, но не успел. Колья мягко прошли сквозь его тело. И он повис на них, истекая кровью, не в силах пошевелить рукой или ногой, как все те жертвы, с которыми бывшие хозяева замка расправлялись в этой часовне. Но он был все еще живой.
Ламия услышала стоны и слабый голос, который звал ее и просил о помощи.
– Ламия! Помоги мне! Спаси меня, Ламия!
Голос доносился глухо, словно из-под земли, как будто говорил призрак или мертвец. Ламии было неприятно слышать его, и она вернула рычаг на прежнее место. Люк в полу закрылся, голос и стоны стихли.
– Жаль, что ты не умер сразу, – прошептала она. – Поверь, я не хотела, чтобы ты мучился.
Но раскаяние, если это было оно, недолго терзало Ламию. Бросив беглый взгляд под алтарь, она увидела вырытую и наспех засыпанную яму, свидетельствующую о том, что и здесь кто-то уже опередил их и нашел некогда зарытый клад. Ламия не стала ничего искать в яме. Вместо этого она быстро вышла из комнаты, из осторожности обойдя закрытый люк стороной, вдоль стены. Ламия не хотела разделить судьбу своего спутника. У нее были другие планы на будущее.
Почти сбежав по лестнице и выйдя из замка, Ламия села в автомобиль и, не включая фар, поехала по грунтовой дороге, петляющей вокруг холма. Она спешила. Мартин Крюгер дал ей очень мало времени. А solis ortu usque ad occasum – от восхода солнца до заката. Ночи летом короткие. А ей еще надо было добраться до Лондона.
На протяжении всего пути до Дублина Ламия ни разу не вспомнила о Мигеле Гарсие, умирающем в муках в темнице замка Лип.
Глава 28.
Эргюс Бэйтс скучал в своем загородном доме. Он не привык подолгу оставаться один, но нелепая ссора с Мартином Крюгером испортила ему настроение и лишила желание куда-то ехать, с кем-то встречаться, говорить о пустяках, делать вид, что тебя интересуют светские сплетни и ничего не значащие события, о которых ему будут рассказывать, ожидая его реакции и оценки. Он играл заметную роль в аристократическом мире Лондона, и к его мнению прислушивались. Точно так же, как сам он всегда интересовался мнением Анжело Месси и Мартина Крюгера по всем вопросам и всегда внимательно слушал, о чем они говорили. Это были его старые и, пожалуй, единственные друзья. Но Анжело был мертв, а Мартин все равно что мертв для него, потому что, хорошо зная его характер, Эргюс Бэйтс не сомневался, что их ссора затянется надолго, и Мартин ни за что не сделает первым шаг к примирению. Требовалось длительное время, чтобы он перестал злиться и был готов к возобновлению их прежних дружеских отношений.