Солдаты без оружия

— Теперь, мулло… — словно подчеркивая ученость комиссара, обратился к нему круглолицый, безбровый мужчина с цепким острым взглядом, спокойный и, видно, знающий цену своим словам, — все мы едем не на увеселительную прогулку — едем работать! Кто как будет выполнять эту работу, дело совести каждого. Вы сами только что говорили тут, что, если человек с понятием чести и благородства, можно быть уверенным: он пройдет сквозь огонь и воду. Ну, а если нет, — бог ему судья…

— Разве среди нас есть такие, чтобы без чести и совести?.. — В голосе Олимова прозвучало сомнение.

Ответил тот же круглолицый:

— Рис не бывает без сора, а пойма реки — без лужи, мулло! Вот вы, я — разве мы с вами можем знать, что носит в сердце каждый из тех, кто едет с нами?..

— Разрешите, я скажу? — В разговор вступил мужчина с окладистой бородой, тот самый, который во время стоянки эшелона справлялся у раненых об Асаде Наимове из Гулакандоза. — Неужели, товарищи, для всех нас не являются примером жизнь и дела Барот-амака? По ним нам равняться в наших делах!..

— И по Ака Наврузу тоже! — поддержал его круглолицый.

— Если же вдруг объявится среди нас трус, товарищ Олимов, — решительно встал сидевший позади всех плечистый, рослый мужчина, выглядевший немного моложе остальных, едущих в этом вагоне, — поручите его нам! Мы так его проучим, что он век будет помнить нашу науку и на этом, и на том свете!..

Олимов улыбнулся, обрадовавшись такому повороту разговора, и, видно, в душе был им доволен. Когда эшелон остановился на следующей станции, он сердечно простился с обитателями теплушки, пожелал спокойной ночи и вернулся в свой вагон.

Так каждый день во время всего пути Ориф Олимов подолгу беседовал с людьми, поэтому, наверное, очень скоро почти всех знал в лицо и по имени. Эшелон для него теперь стал единым людским коллективом, который составляли его земляки, временно сменившие место работы и жизни и переселившиеся в этот походный дом на колесах. И каждый член этого коллектива, Ориф знал по опыту своей работы еще в горкоме, нуждался в его внимании и постоянной заботе. Поэтому день ото дня он чувствовал свою растущую ответственность за людей: комиссар не был их временным спутником и относился к ним как к солдатам своего полка, которым не сегодня завтра предстояло показать, на что каждый из них способен в тяжелейших условиях трудового фронта.

По мере того как поезд все дальше и дальше увозил всех от родных мест, возрастали и трудности, а порою возникали и самые непредвиденные проблемы, требовавшие оперативного решения. Главной из них стала проблема обогрева теплушек: становилось все холоднее и холоднее, чаще задувал сильный пронизывающий ветер, и порою температура за стенами теплушек понижалась так, что некоторым уже и дышать было трудно от мороза. К тому же поднимавшиеся порою бураны, которые в это время года были не редкостью в этих краях, затрудняли продвижение поездов, на остановках вагоны все чаще заносило снегом. Особенно часто это стало повторяться после станции Актюбе, где эшелон простоял целых три дня. Эти постоянные задержки чрезвычайно затрудняли жизнь людей в теплушках, они и представить себе не могли заранее такое. Холод пробирал до костей, хотя кутались во все, что взяли с собой, стены деревянных вагонов обвешивали изнутри одеялами, ковриками, кошмами. И не было иного выхода, как часами двигаться, пританцовывать, похлопывая озябшие плечи, руки, ноги. На глазах таяли запасы продуктов. Правда, иногда на больших станциях с помощью военной комендатуры организовывали то завтрак, то обед в общих солдатских столовых, но более половины людей эшелона предпочитали отказываться от этой еды, сомневаясь, не свининой ли кормят.

Настроение резко упало, люди приуныли.

Все это не могло не тревожить Олимова, поэтому однажды он решил посоветоваться с Барот-амаком.

— Мы ведь с вами знаем, мулло, что значит в подобных ситуациях моральное состояние, у некоторых наших трудармейцев оно последние дни совсем плохое, боюсь, не случилось бы какой беды…

Барот-амак, как всегда, сначала долго молчал, воздерживался от скорого ответа, устремив взгляд своих мудрых глаз в какую-то одну, лишь ему видимую точку, и, поглаживая бороду, размышлял.

— По-моему, Орифджан, — чуть погодя, ласково глядя на Орифа, ровным голосом начал Барот-амак, — морально здоровых людей у нас в эшелоне несравненно больше. Если будем действовать, ориентируясь на них, то никакому паникеру не удастся заразить неверием остальных и посеять смуту, напугать трудностями…