Солдаты без оружия

Орифу Олимову радостно было слышать живые человеческие голоса, чувствовалось бодрое настроение трудармейцев, да и сам он работал наравне с ними, разогрелся, щеки его на морозе разрумянились.

Барот-амак и Ака Навруз заметили перемену в настроении Олимова.

— Душевный, отзывчивый молодой человек наш комиссар! — тихо сказал Барот-амак.

— И как только такого работника отпустило из города наше руководство, никак не пойму, друг! — удивленно пожал плечами Ака Навруз.

— Из-за его упрямства, говорят…

— Недостойное поведение Амактуры тоже, наверное, сослужило ему недобрую службу? Как вы думаете, усто Барот?

— Э… э… да просто нашла коса на камень, несходство характеров руководителей! — Барот-амак явно на кого-то намекал, и Ака Навруз, наверное, понял его, потому что согласно кивнул головой.

— Меня не обманешь, я людей-то чувствую и желаю нашему молодому другу удачи во всем, — сказал Ака Навруз, посмотрев, как ловко Ориф орудует лопатой.

— Я все приглядываюсь к нему, мне кажется, он из тех людей, честных и цельных, кто ухватывает суть дела и нигде не пропадет! Ни на какой работе!

— Ты прав, друг, таких всегда уважают!..

— И я так думаю, Ака Навруз! Наверное, про таких-то и говорят: не место красит человека…

Беседу двух аксакалов, выметавших длинными метлами сугробы из-под вагонных колес, прервал сигнал подходившего к разъезду снегоочистителя. Все увидели еще издали, как он, приближаясь к паровозу, раскидывал на своем пути по обе стороны неубранный снег. Через некоторое время машина, сделав необходимую работу, была отведена на запасной путь, и паровоз дал гудок к отправлению. Все разошлись по теплушкам, и эшелон продолжал путь на Урал.

Прошло еще двое суток, до станции назначения оставалось совсем немного, и тут, придя к Олимову однажды поздно вечером, фельдшер Харитонов сообщил, что несколько человек сильно простудились и он, Харитонов, считает, что их необходимо на ближайшей большой станции снять с поезда и отправить в больницу. Олимов попытался уговорить Ивана Даниловича, чтобы тот сам поухаживал за больными остаток пути и предпринял какие-то срочные меры, но тот ни в какую не соглашался:

— Воспаление легких и ангина, товарищ Олимов, ждать не будут! Может быть тяжелое осложнение, кто знает, как пойдет болезнь, а виноваты будем мы с вами!

И Олимову ничего не оставалось, как согласиться на то, чтобы на первой же станции отправить людей в больницу. Пока утрясали формальности, времени прошло немало, и снова нарушился график движения эшелона. Военный комендант станции наотрез отказался менять паровоз, более того, сурово пообещал:

— Вы сами повинны в задержке, теперь отправитесь только тогда, когда у нас появится возможность!

— Сколько же придется нам ждать? — с досадой спросил Олимов.

— Один бог знает! — неопределенно пожал плечами комендант, мужчина средних лет с пустым, болтающимся правым рукавом гимнастерки. — Может, два часа, а может, и двое суток!

Олимову от этих слов стало не по себе, такого еще никогда с ним не бывало: надо же почти перед самым концом пути случиться беде! Угля не хватало, в вагонах становилось все холоднее и холоднее, да и кормить людей было уже почти нечем — всего-то осталось, что немного хлеба да сечки, по словам Барот-амака, который вместе с Олимовым обходил эшелон, не сегодня завтра и еще несколько человек наверняка слягут…

Все это Олимов, стараясь быть спокойным и сдержанным, снова и снова объяснял коменданту, а тот, как только комиссар трудовой армии в очередной раз появлялся перед ним, неизменно повторял:

— В первую очередь эшелоны, следующие на фронт! Во вторую — эшелоны с ранеными, вы — в третью очередь!

Наконец Олимов не выдержал и, придя в комендатуру, наверное, уже в шестой раз, в упор поглядел на коменданта:

— Я требую отправить наш эшелон! И немедленно! В течение ближайших часов! В противном случае я вынужден буду обратиться в областной комитет партии и к руководству военного округа!

— Вы меня не пугайте! Не из пугливых! — усмехнулся комендант. — Немало повидали таких шустрых на передовой! Да и здесь насмотрелись!.. Освободите помещение, вот что я вам скажу!

Нервы Олимова были на пределе, впервые в жизни у него тряслись руки, он засунул их в карманы пальто и, не находя иного выхода, вытащил из кармана гимнастерки красную книжечку — удостоверение члена ЦК Компартии Таджикистана, положил перед комендантом. Он был непреклонен.

— Немедленно соедините меня с начальником гарнизона или с любым секретарем горкома партии! Если с вами мы не можем найти в течение вот уже полудня общего языка, надеюсь, там-то меня поймут!

Комендант взял в руку документ, и Ориф не расслышал, что он сказал, что-то вроде: «Зачем это мне?»… Тогда Олимов повысил голос, приказал: «Читайте!» И тот, сначала нехотя, еще раз взглянул на удостоверение, потом более внимательно — на Орифа и, нервно покашливая, после минутного молчания вернул ему удостоверение:

— Товарищ Олимов, ну зачем же нервничать?.. Мы что-нибудь придумаем!.. Обязательно! — Тон его помягчал, он вроде бы извинялся.