Солдаты без оружия

Сказал это Ориф, и перед его взором вновь прошли люди, с которыми он сегодня в течение дня встречался на площадках и в котлованах стройки: покрытые с головы до ног белым налетом инея, с ледяными наростами на бровях, усах, бороде, они тем не менее не теряли присутствия духа. От сильного мороза и ветра иной человек и рта не в состоянии был раскрыть, поэтому чаще обращались друг к другу жестами и знаками, движением рук или головы.

Больше всего Орифа поразил один рабочий, прибежавший откуда-то из котлована и впопыхах схватившийся голыми руками за лом. Внезапно раздался душераздирающий крик, словно рабочего укусило неведомое ядовитое насекомое. Олимов тут же подбежал к нему, спросил, в чем дело. Рабочий отбросил в сторону лом, стал быстро дышать на ладони, пытаясь отогреть их, и, чуть не плача, тут же сунул за пазуху.

— Что случилось, земляк? — снова осторожно спросил Ориф.

Тот молча протянул вперед руки: ладони были лиловые, пальцы не сгибались.

— Наверное, мороз прихватил, — посочувствовал пожилой рабочий, оказавшийся рядом.

— Разве у вас нет рукавиц? — тяжело вздохнул Олимов.

— Есть, но они остались там, в котловане, — ответил рабочий. — Напоролся на камень в земле, не было возможности вытащить его без лома и кирки. Кирку отдал товарищу, а сам забыл про рукавицы и побежал наверх за ломом. И вот… попал в беду!

— Сейчас же идите к фельдшеру Харитонову! — голосом, не терпящим возражений, приказал Ориф. — Он окажет вам первую помощь! Отправляйтесь немедленно!

— Будто кипятком ошпарило! — болезненно скривившись, прошептал рабочий. — Так горит, что… Неужели от мороза железо становится таким беспощадным? Не знал прежде.

Ориф проводил трудармейца до медпункта. По пути он мысленно обвинял старшин отрядов и фельдшера за то, что те вовремя не предупреждали людей о возможности таких случайностей, не обращали серьезного внимания на технику безопасности. И, будто подслушав его мысли, рабочий попросил:

— Не обвиняйте дядю Ваню, товарищ Олимов! Он предупреждал всех. Мы сами виноваты, честное слово! И ведь друг мой, Шодмон, кричал вслед, не ходи, мол, без рукавиц, обморозишь руки! Однако, скажу откровенно, товарищ Олимов, эти рукавицы что есть, что их нет! Хоть и брезентовые, а за один месяц изрядно поистерлись и нитки из них повылезали!

Пока Харитонов оказывал рабочему первую помощь, Ориф быстро набросал что-то в свою записную книжку.

— Вы из какого отряда? — внимательно посмотрел он на рабочего.

— Из отряда Собир-ака Насимова, — ответил вместо него Харитонов, назвав имя и фамилию рабочего, — Нормат Нурматов.

Неужели это тот самый мехрабадский Нормат-самоварщик, подумал Ориф и, еще раз взглянув на рабочего, окончательно узнал его.

— Вы буквально кладезь всяких сведений, добрый Иван Данилович! Всех-то вы знаете, и все-то знают вас!.. — похвалил Олимов.

— Мне положено по работе, Ориф Одилович, — заулыбался Харитонов. Закончив перевязку, он предупредил Нурматова: — Официально освобождаю вас от работы на несколько дней, идите прямо в общежитие!

Против ожидания, Нурматов твердо возразил:

— Спасибо, дядя Ваня! Но что я там один буду делать? Вечером вместе со всеми и поеду!

— Да вы без дела замерзнете до вечера!

— Почему без дела, я работать буду!

— Вы с ума сошли! — еще жестче проговорил Харитонов. — Разве можно работать с обмороженными руками?

— Сейчас уже не так жжет, дядя Ваня, и, дай-то бог, до вечера все заживет! — с этими словами Нурматов поспешил к выходу.

Но от Харитонова не так-то просто было отделаться: догнав его, он еще раз попытался заставить Нормата идти в общежитие, предложил даже проводить, но вернулся ни с чем. Ориф удивленно наблюдал эту сцену. Харитонов же, разгоряченный сопротивлением рабочего, не желающего выполнить его фельдшерский совет, решил выложить Орифу все начистоту — когда еще представится такой случай!

— Товарищ Олимов, должен откровенно предупредить: если мы в ближайшее время не позаботимся об улучшении условий труда и жизни рабочих, будущее наше окажется печальным! Поверьте!

Олимов грустно посмотрел на Харитонова и, ничего не ответив ему, молча положив записную книжку в карман, закурил. Но тут же загасил папиросу, вспомнив, что он в медпункте.

— Вы правы, Иван Данилович, абсолютно правы! — подтвердил Олимов, надевая свой жесткий, из сыромятной кожи полушубок. — Однако не скрою, я все еще под впечатлением поступка этого Нурматова. Он не послушался вас и с больной рукой все же вернулся на работу…

Харитонов улыбнулся одними губами.

— Я понимаю, о чем вы думаете, товарищ Олимов! Такими, как Нурматов, мы можем гордиться. Это так! Но учтите, силы и здоровье человека, даже очень стойкого, имеют свой предел…

Ориф положил руку на плечо Ивана Даниловича.

— Дорогой вы мой, много значат и нравственная стойкость, твердость человеческих убеждений. Тем не менее ваши слова справедливы, и я постараюсь сделать все, что в моих силах… Поверьте!..