Солнце над школой

Класс молчал: все думали. И получилось что-то непонятное. Выходило, что Аля Петрова все-таки неправа, а Женька прав. Но ведь и Женька неправ — он отлынивал от труда и тоже врал, будто у него что-то там болит. Лично я разобраться во всем этом не мог и даже загрустил: мне показалось, что после такого выступления директора Луну ни за что не выберут старостой. Конечно, если бы Дмитрий Алексеевич сказал хоть словечко в ее защиту, тогда бы все голосовали за нее. Но директор молчал и со своей всегдашней мягкой, еле заметной усмешкой посматривал на нас из-под густых бровей. А так хотелось, чтобы кто-нибудь подсказал, что же нужно делать, на что решиться…

— Вот вы говорите — пионеры, — протянул вдруг Юра. — А у нас даже вожатого нет. Даже галстуки и то не все носят. Сами посмотрите.

Кто-то схватился за воротник, кто-то, гордый, оглянулся по сторонам. К стыду, оказалось, что больше половины учеников было без пионерских галстуков.

Дмитрий Алексеевич огорченно покачал головой:

— Да, это не дело. Но ведь вы же знаете, что ученики старших классов до вчерашнего дня были на уборочных работах в колхозах. Как только они начнут занятия, бюро комсомольской организации выделит вам вожатого. Но, ребята, а сами-то вы что ж? Маленькие, что ли? Неужели сами не можете выбрать звеньевых, совет отряда и начать работу?

Ребята жались и молчали. Кто-то сказал:

— Неудобно как-то… самим-то…

— Конечно! Нескромно как-то…

— Почему неудобно? — удивился Дмитрий Алексеевич. — Вам просто нужно смелее действовать. Ведь это же ваше кровное дело — вот и умейте его решать. И то, что вы его не решаете, ничего общего со скромностью не имеет. — Он вдруг остыл и, переглянувшись с Еленой Ивановной, добавил: — А против Петровой я ничего не имею. Если вы ей верите, то, по-моему, она будет хорошим старостой. Если, конечно, не захочет только «руководить», как Марков, и если вы ей поможете.

Но класс молчал.

Тогда поднялась Елена Ивановна:

— Нужно выбрать старосту. Пока есть только одна кандидатура — Петрова.

Все по-прежнему молчали. Наконец кто-то из тех, кто запасся справочкой, чтобы не ходить на уроки труда, протянул:

— Она же соврала…

И все вздохнули, точно сами были виноваты в этом.

— Правильно, — сказала Елена Ивановна. — Но она нашла мужество признаться в этом. У других такого мужества не нашлось! — жестко закончила она.

Лично я вздохнул так, словно гору с плеч свалил. Ведь действительно: была виновата и сама исправилась. А вот Женька и другие белоручки не только не сознаются, но еще и стараются стать выше всех, командовать. Руководить, одним словом. И я, совсем ни о чем не думая, крикнул:

— Возражений нет!

— Понятно! — засмеялся Женя Марков.

Но его никто не поддержал, и он, иронически усмехаясь, отвернулся. Впрочем, ему не нужно было делать этого — на него все равно уже никто не смотрел. Все поднимали руки.

Вот так Луна и стала старостой.

Из школы нас шло не четверо, как в прошлый раз, а уже человек десять. И мальчишки и девчонки так и кружились вокруг спокойной и даже печальной Али. Несмотря на то что мне очень хотелось подойти к Луне, я пошел в сторонке. Юра заметил это и спросил:

— Ты что ж? Не рад, что Альку выбрали старостой?

— Нет, почему же… — вздохнул я.

— А почему же ты грустный?

— Я не грустный, я просто думаю. — Мне не хотелось рассказывать даже ему, что у меня на сердце.

Как-то почти незаметно я отстал, а потом свернул в переулок и остался один. Зажигались первые звезды. Было холодно и сыро. Вовсю звенели трамваи, и издалека доносилась радиопередача. Люди шли гулять на главную улицу, шли в кино и в театр.

В переулке было шумно и весело, а я вздыхал все чаще и чаще. И, наконец, по-настоящему задумался вот над чем: почему Дмитрий Алексеевич так смело признал свои ошибки? Почему он не боится сказать, что плохо и что хорошо? Может быть, потому, что он — коммунист? И почему мы, ребята, стараемся выкрутиться, вывернуться, постоянно что-нибудь да скрываем? Может быть, потому, что забываем, что мы — пионеры?

И я решил: будь что будет, а врать больше не стану.

Глава 18. „Во всяком деле талант нужен“

Прошло несколько спокойных дней. Как всегда, с утра я ходил на базар, оставляя дома на столе счет и сдачу, и даже уроки приучился готовить сразу, не откладывая. Да и делать, кроме уроков, было нечего — осень затянулась. Иногда днем еще сияло солнце, а вечерами всходила огромная холодная луна. Но потому, что на новой квартире у меня не было еще настоящих товарищей, даже в такие отличные вечера не хотелось ходить гулять. Я оставался дома и читал.

Мама стала посматривать на меня искоса и часто клала руку на мой лоб:

— Мне кажется, что у тебя температура…

— Нет у меня температуры! — почему-то начинал злиться я и мотал головой, чтобы она убрала руку.

— Нужно сходить с тобой к врачу — мне кажется, что у тебя малокровие.

— Нет у меня никакого малокровия!

— Странно… Почему же ты не ходишь гулять?

— Не хочу я гулять — вот и не хожу!

— Совершенно тебя не понимаю, — растерянно говорила мать.