Одна из комнат нашей квартиры в то лето окончательно превратилась в студию. Сначала, конечно же, я полагал, что запишусь в нормальной профессиональной студии, но цены за аренду оказались такой космической высоты, что я мог бы заплатить лишь в случае, если заложу душу дьяволу. Дьявола между тем, даже желай я этого, поблизости не наблюдалось. В результате рядом с синтезатором на поставленном к нему углом письменном столе у меня появился компьютер, стойка с конверторами для оцифровки звука и пара не самых дорогих микрофонов. Обить комнату звукоизолирующим материалом – это мне тоже было не по карману, и по совету все того же Юры Садка я устроил в комнате звукозаписывающую кабину. Вкрутил в потолок шурупы, для чего пришлось поработать дрелью, Тина пришила к одеялам, которые нашлись у нас в доме, петли (пару одеял, впрочем, пришлось привезти от ее родителей, пару докупить), кабина получилась – блеск, единственный ее недостаток был духота и жара – кто в ней сидел, истекал потом. Правда, истекал за деньги; за каждую сыгранную ноту мне приходилось платить. А и кто бы мне сыграл просто так. Профессионал за свою работу должен получать вознаграждение.
– Лучше бы, конечно, всего, чтобы у тебя была своя группа, – сказал Юра Садок, оглядев мои катакомбы. – Вот как у Бочара. Тогда бы никому никаких бабок – за идею бы ребята пахали. Чего тебе группу не создать? Давай сколачивай группу.
Юра при всякой встрече со мной так и готов был взбурлить новой идеей. Временами мне даже казалось, он чувствовал себя по отношению ко мне кем-то вроде скульптора, которому надлежит изваять из дикого камня нечто, соразмерное его представлениям.
– Да где я людей найду? – отозвался я, не проявляя в ответ на его предложение энтузиазма.
– Где! – напротив, с энтузиазмом воскликнул Юра. – Я тебе помогу. Знаешь, сколько бесхозных шатается, якорь мечтают бросить?
– Ямщик, не гони лошадей, – сказал я. – Дай с одним делом управлюсь. Закончу его, дальше будет видно.
Если уж начистоту, мне совсем не хотелось собирать никакой группы. Не было во мне желания торчать на эстраде под светом прожекторов и лабать оттуда для блажащего зала. А с группой это было неизбежно. Группа – это значило гонять по гастролям, рубить капусту и еще следить, чтобы к концерту каждый был сух и трезв. Насмотрелся я на жизнь этих ребят, для которых год назад с подачи Лени Финько снимал клип. Чего я хотел – это просто писать. Сочинять – и чтоб меня исполняли. Та группа, другая, третья. Типа того, что я – промышленник, они – коммерсанты. Брали бы изготовленную мной продукцию – и распространяли. Каждому свое.
– Ну вообще, конечно, правильно, – одобрил мое решение завершить с записью, а там будет видно, Юра. – Начатое дело нужно обязательно доводить до конца. Первейшее правило. Разбежался – прыгай. А уж как прыгнешь – дело другое. Но только не думай, – добавил он тут же, – что кто-то тебя без группы захочет играть. Оберут только – и все. Вот как Иркина сестра со своим бараном. И еще денег с них не сдерешь. Группу свою нужно иметь, без этого не пропрешь.
Может быть, он был прав. Но я не собирался сейчас думать ни о какой группе. Хотя и не удержался, чтобы не спросить:
– А что же ты меня все подталкивал: сделай запись, сделай запись!
– Так конечно! – Юра до того возмутился моим упреком, что рука его взметнулась к затылку и сжала косичку у корня – будто он удерживал себя от более бурного проявления чувств. – Музыка есть, а продукта нет. Нормально, что ли? Я был с ним согласен: ненормально.
– Потому и записываю.
– А сводить кто тебе будет? – спросил Юра. – Нашел уже звукорежиссера?
Звукорежиссера, хо! На звукорежиссере, найми его, я бы остался и без штанов, и без порток.
– Сам буду сводить, – сказал я.
– Да, звукорежиссер – это дорого, – сочувственно покивал Юра. – Но самому сводить. умудохаешься сам сводить, это тебе на тысячу лет!
Я понимал, что сводить самому – это примерно так же позорно, как заниматься онанизмом, но что же мне было делать? Оставалось одно: гордо развернуть плечи.
– Коммунисты – вперед! – сказал я. – Ты мою трудоспособность знаешь.
– Трудоспособность. – протянул Юра. – Что она дает. А был бы в тусовке – на пять лет себя вперед сейчас обеспечил бы. Кто в тусовке, знаешь, сколько с этими президентскими выборами капусты себе нарубили? «Голосуй – или проиграешь» гавкнул, песню под фанеру отбазарил – год жизни. Гавкнул, отбазарил – еще год жизни. Какая тут трудоспособность. Быть в нужном месте, в нужное время – вот главное.
Я, конечно, слышал, сколько огребли певцы, работавшие на кампанию по избранию Ельцина, и история с картонной коробкой, набитой полумиллионом долларов, которую вынесли из Белого дома, тоже не прошла мимо меня, но чтобы такие деньги?
– Да иди ты, на пять лет! – отмахнулся я.
– Ну, на шесть, – хохотнул Юра.
– Ладно, – сказал я. – Кто медведя убил, тот его шкуру сейчас и топчет. Разъясни мне, как я в тусовке мог быть, если, говоришь, группы нет – не пропрешь?