Солнце сияло

– Да нет, какую кассету им дали, ту и прокрутили, – сказал Юра. – Знаю я, как это делается. А подведения итогов в прямом эфире и не планировалось. Как это в прямом эфире сделать?

Лёне Финько, закончив разговор с Юрой, я решил позвонить сам. В чем в чем, а в том, что он тоже смотрел клипы, я не сомневался, и конечно, лечь спать он еще не успел.

Но я ошибся. Лёня спал, и я разбудил его.

– А чего сидеть было, – сонно ответил он. – Мне еще два часа назад все ясно стало, когда там хренятина всякая поползла. Стоило мне звонить. – Услышав, однако, из-за чего я ему звоню, Лёня разом проснулся. – Ты подавал?! – провопил он. – И со мной не посоветовался? Ну дурак! – С людьми, от которых зависел, Лёня был сама осторожность и обходительность, с теми, кто хотя бы в малой степени зависел от него, Лёня в выборе выражений себя не утруждал. – На что ты рассчитывал? Вот так приперся со стороны – и дайте мне премию? Да пошел ты на фиг! Что, для тебя, что ли, люди все это дело устроили? Люди для себя старались. А ты что, свой им, скажи? Свой? Да я этого как облупленного знаю, – он назвал имя главного устроителя фестиваля, того человека-ядро, – настоящий мафиози! Только своя тусовка, остальные не подходи!

– Но меня, похоже, даже не подклеили, – сумел вставиться я в бурное Лёнино словоизвержение.

– А с какой стати тебя должны были подклеивать? Конечно, не подклеили. Зачем конкуренцию устраивать? Подклей тебя – потом журналисты напишут: а вот этого кинули! Нужна мужикам такая головная боль? Не подклеить тебя – и все, никаких вопросов. Как говаривал великий Сталин, нет человека – нет проблемы.

– Но я же заплатил деньги за участие, – снова удалось мне вставиться в речь Лени.

– Заплатил?! – воскликнул Леня. – Что ты! И это кого-нибудь к чему-то обязывает?

Я вспомнил тот бумажный клочок, выданный мне булгаковской героиней в обмен на моих Франклинов. Действительно, еще тогда же, когда она только выдала его, мне самому подумалось: много он стоит.

Я выругался.

– И что, ничего нельзя сделать?

– Можно, – сказал Лёня. – За двумя зайцами не гоняться. В тусню входить. Подготовку к нынешней ночи, знаешь, когда начать следовало? Осенью. С тем познакомиться, с другим, выпить, поговорить, услугу оказать, на какое-то общее дело завязаться. Может быть, за кем-нибудь и портфель поносить. – Тут он хмыкнул, зевнул, стало ясно, что интерес к этому разговору в нем исчерпан. – А сейчас что ж. Умыли тебя. Другого нечего было и ожидать. Смирись.

Наверное, Лёня Финько был прав. Но пойди смирись, когда это произошло с тобой. Да и оставалась еще надежда, что все случившееся – ошибка, накладка, вина телевизионщиков.

Надежда – державшаяся на моем желании ее – была разрушена первым же звонком в офис этой конторы, что проводила фестиваль. Булгаковская героиня, еще два дня назад сама благорасположенность и услужливая смешливость, превратилась в телефонное воплощение косматой завсегдатайши Вальпургиевых шабашей. Не знаю, не имею понятия, вопрос не ко мне, слышал я в ответ на любое свое слово, и еще таким голосом – у меня въявь было чувство, будто по мне со всего размаха прошлись метлой. На просьбу позвать кого-нибудь из устроителей, а лучше всего главного, вот того человека-ядро, я получил метлой уже прямо по морде:

– Да? Вот разбежались! Если они станут подходить к каждому, кто позвонит, им своими делами будет некогда заниматься.

Судя по тому, как она мела метлой, своими делами они имели возможность заниматься всласть и вволю.

Но должен сказать, нет большей наивности, чем прятаться за булгаковских героинь. Они хороши лишь в случае, если вы и без того изолированы от мира Китайской стеной. Во всех прочих случаях булгаковская героиня – не более чем ваш портрет, представляющий вас в самом невыгодном свете. Человек-ядро носил фамилию, еще более известную на отечественных просторах, чем родовое имя Арнольда, – ее следы, только я предпринял свое расследование, обнаружились в телефонной книжке у одного, у другого, и спустя какие-нибудь полтора часа после разговора с завсегдатайшей Вальпургиевых шабашей, я имел и его домашний телефон, и телефон его матери, и еще два телефона, где он также мог оказаться, и даже телефон мобильный. Мобильный – это было круто. Мобильные еще оставались предметом роскоши, игрушкой для богатых, мобильный в руке окружал человека ореолом исключительности, ставил на нем знак принадлежности к высшей касте.