Солнце сияло

– Ну и что, что неожиданно, – говорит Ловец. – Вы что, не хотите? По-моему, чего вы всегда хотели, так именно этого. И так залицензируемся, никакому Бочару близко не подобраться. Представляешь, – поворачивается он к Долли-Наташе, – у Сани один стервец целый диск спер!

– Бочаргин? – Долли-Наташа пускает легкий журчащий смешок. Словно бы то обстоятельство, что кто-то у кого-то что-то спер, невероятно забавно. – «Полдневная луна» диск у него называется? Ой, я его обожаю! Так это, значит, ваш на самом-то деле?

– Его, его, – подтверждает Ловец. – Вот, если Саня не против, будете с ним работать.

– Ой, а почему это Саня может быть против? – В очаровательных козьих глазах Долли-Наташи возникает упрек. – Я лично, Саня, очень даже не против с вами. Почему вы против?

– Да, Саня, почему вы против? – посмеиваясь, вторит ей Ловец.

Он видит меня насквозь, он знает обо мне то, чего я пока и сам до конца не знаю, и знает, что я согласен, что я весь, со всеми потрохами, его.

И вот если бы я тогда, по возвращении, сказал Ловцу правду, что, у меня и в самом деле все могло бы сложиться иначе? То, что он не поверил бы мне, – это точно, это наверняка, и она появилась бы в Москве, как появилась после моей брехни. Но, наверное, он бы не позвонил мне, не пригласил прийти, не сделал того предложения, от которого я не смог отказаться.

А может быть, я и ошибаюсь. Может быть, и позвонил бы. И сделал бы это предложение – несмотря ни на что, и, несмотря ни на что, я бы так же не смог от него отказаться. Может быть, и так. Сослагательное наклонение тем и скверно, что равно угодливо склоняется перед любым вариантом событий.

К концу лета я увяз в делах Ловца так, что на наше с Лёней Финько агентство у меня уже не оставалось времени совершенно. Лёня злился, устраивал мне скандалы, крыл меня десятиэтажным – и был прав. Нужно было окучивать клиентов, вести с ними часовые телефонные разговоры, вызывать их на переговоры в нашу комнатушку, которую мы гордо именовали офисом, и ходить в офисы к ним, чтобы трезво оценить их возможности, а еще рисовать бесконечные бизнес-планы, составлять сметы, да и собственно текстами заниматься – придумывать сюжеты, слоганы, ходы, гэги, – а я вместо всего этого занимался с Ловцом звукоизоляцией студии, ездил вместе с ним выбирать для того материалы, следил за рабочими, чтоб не халтурили, докупал, менял микрофоны, компрессоры и прочую муру, собирал команду музыкантов для группы Долли-Наташи, сидел сутками напролет за синтезатором, сочиняя для нее песни и аранжируя их, да плюс ко всему тому сочинял и пересочинял сценарии клипов, которые мне же и предстояло снимать.

Лёня между тем почувствовал прелесть нового хомута, надетого мной на его шею, он больше не катался на роликах, он теперь пахал на агентство, налегал на постромки что есть сил, рвал их, пер вперед, ловко переманивая клиентов из других контор, – и получалось, что работал за нас двоих, как я, когда мы только замешивали квашню. Но Лёня бы не был Лёня, если бы спустил мне мое безделье в агентстве. Он перестал выплачивать причитающуюся мне долю доходов и, ругаясь со мной, стал угрожать полным отлучением меня от дел. «Переучрежусь, вот тебе руку на отсечение: переучрежусь! – кричал он. – Останешься с одной печатью – целуйся с ней! Хоть взасос!» Но пока мне удавалось утихомиривать его гнев. «Лёня, потерпи еще. Немного совсем. Чуть-чуть, – говорил я. – Нужно помочь другу. Не могу его бросить на полпути».

Это было правдой: я не мог бросить Ловца. Но это было не всей правдой. Частью ее. И может быть, даже небольшой частью. Я знал про себя, что не вернусь в агентство. Не ударю для него больше палец о палец. Но я не мог перерезать пуповину вот так сразу. Мне было невероятно жалко бросить дело, на которое положил столько сил. Мне нужно было привыкнуть жить без него. Я просто тянул время, ничего больше.

Денег, которые мне причитались по нашему соглашению, я у Лёни не требовал. Это было справедливо, что он не давал мне моей доли, раз я ничего не делал в агентстве. Не брать этих денег мне было легко: в кармане у меня шуршало. Я снова стоял на довольствии у Ловца. Правда, это были далеко не такие деньги, как в прошлые времена, когда я именовался заместителем главного редактора, и не такие, какие бы я имел в агентстве, но на жизнь хватало, и меня это устраивало.