Солнце сияло

– Почему ты не среди авторов? – Лёня нисколько не удивился моему звонку. Казалось, он его даже ждал. – Дорогой мой, – он вдруг стал со мной снисходителен, – нормальное дело, так и должно было быть, чего же ты хочешь. Давай подъезжай утром, поговорим. Кстати, и о дальнейшей работе, если будет желание. Заказать пропуск?

Утром я был у Финько. Лёня принес от офисной секретарши две шапки взбитой кофейной пены в высоких чашках, обнаружил за горой кассет в своем сейфе томившуюся там бутылку коньяка (чем меня удивил – такое ему было несвойственно) и из того же ящика, откуда в прошлый раз доставал деньги, вытащил еще полиэтиленовый пакет с овсяным печеньем.

– Ну что, давай просветимся? – сказал он, поднимая рюмку.

Так, за скверным греческим коньяком «Метакса», закусывая залежавшимся овсяным печеньем и запивая роскошным «эспрессо», которого мне не удалось отпробовать в свое первое посещение «Видео-центра», я проник в несложную внутренность того механизма, что зацепил меня одним из зубцов, протащил по себе, выжав нужный секрет, и выплюнул за ненадобностью.

Оказывается, я был призван в спасатели, потому что мое участие в работе над клипом гарантировало конфиденциальность спасательной акции. Я был человеком со стороны, никакого отношения к клипмейкерской тусовке, сделал дело – и исчез с горизонта, иди доказывай, что пахал это поле. А тот студент ВГИКа был, оказывается, сыном банкира, кредитовавшего производство клипа, и кредитовал он при том условии, что снимать клип будет сын. Вот и все. Просто и без всяких затей. А у меня не осталось, не говорю – профессиональной копии, но даже обычной бытовой кассеты, чтобы посмаковать свою работу на домашнем видео.

– Твою мать! – выругался я. Что, надо сказать, было не слишком оригинально.

– Хочешь снять собственный клип? – спросил Лёня.

При этом он странно похихикивал. Как бы ответ, которому предстояло воспоследовать, был настолько известен наперед, что, собственно, ничуть и не интересовал его, но предвкушение этого ответа доставляло ему столь сильное удовольствие, что ему было не по силам скрыть свое чувство.

– Какой клип? – мгновенно насторожившись, спросил я.

– Музыкальный, какой, – сказал Лёня. – Рекламу я тебе дать не могу, тут у Витальича все под жестким контролем, но у меня и собственные каналы есть, Витальич о них понятия не имеет. Не все же ему контролировать, да? Показывай, что ты на коротком поводке, а ходи на длинном. Согласен?

– Согласен, – отозвался я, не слишком понимая, с чем соглашаюсь. Меня жгло ожиданием. Предложение было сделано, но каково было его содержание? Во что во что, а в благодеяние со стороны Финько после тех ста долларов верить я был не склонен.

– Три с половиной куска тебя устроят? – произнес Лёня.

Три с половиной тыщи зеленых! Во мне так все и подпрыгнуло. Да если все всерьез, предложи он мне лишь эту самую «половину», я и тогда был бы готов снимать.

Но тем не менее я проговорил с самым рассудительным видом:

– Смотря за что.

– За все, – сказал Лёня. – Сценарий, съемки, монтаж, естественно – сдача-пересдача. От нуля до конечного результата. Семь минут, стандарт.

– Чей клип? – только теперь догадался спросить я.

– Нефтедоллары! – Лёнина чашка с подсевшею шапкой кофе взлетела вверх. – Клип нефтедолларов. По сути, тот же вариант, что с Ларисой. Только продюсер не папа, а, как теперь говорится, спонсор. Девушка поет и хочет известности. Поможем девушке?

– Поможем, – впервые с начала нашего разговора осмысленно ответил я.

– Ну вот за это дело давай теперь и выпьем, – отставляя в сторону кофе, снова поднял рюмку Лёня.

В этот момент мне стало понятно, почему из сейфа из-за горы кассет явилась на свет бутылка «Метаксы».

– Когда начинать? – спросил я, чокаясь с Лёней.

– А сейчас и позвоним, – ответствовал Лёня.

Не знаю, сколько он заработал на этом клипе. Во всяком случае, много больше меня. Я от него только получал деньги на оплату техники, выплаты рабочим, осветителям, гонорар актерам. На каждом шагу получался перерасход, и мы надсадили глотки, ругаясь, – каждую сотню долларов из него приходилось вырывать, будто брать крепость – штурмом и долговременной осадой.

Но какое это все имело значение. Это все было совершенно не важно. Я снимал свой собственный музыкальный клип!

Я сделал четырнадцать вариантов сценария, и в конце концов мы вернулись с заказчицей к самому первому варианту, – но это было не важно. На съемках поющая девушка непременно закатывала мне истерику, крича, что за такие деньги могла бы нанять себе Спилберга, – но и это было не важно. Не важно было, что пришлось быть самому не только сценаристом, но еще и администратором ролика, что в конечном счете пленки оказалось в два раза меньше, чем требовалось, что где-то, сняв с себя от внутреннего жара шапку, оставил ее и кто-то ее прибрал. Все было не важно, все. Я готов был, если бы это потребовалось, выдумать еще четырнадцать вариантов сценария, не обращать внимания не только на истерики заказчицы, но даже на прямые угрозы жизни, снимать вообще без пленки, снимать голым, снимать, работая за всех, вплоть до осветителей.