Солнце сияло

Разговор об эфире был кстати. Нефтедолларовая девушка уже просила меня пройтись по Стакану, подыскать программы для ее (и моего!) клипа. А за деньгами дело у нее, как я понял, не заржавело бы.

– Ты мне прайс-лист ваш потом дашь, – сказал я Юре. – Чтобы она его в руки могла взять.

– Зачем потом. Прямо сейчас и дам. – Юра вскинул себя с кресла, слетал в прихожую, вернулся с сумкой и извлек из нее твердокорую серую стакановскую папку с кармашком, в который была заткнута целая кипа этих прайсов. – На, возьми, пусть у тебя будет с запасом, – протянул он мне сразу несколько листов. Бросил папку обратно в сумку и, вновь утонув в хляби продавленного кресла, спросил: – Так все, клип она приняла?

– Вот, этот самый вариант, – указал я на безмолвный и темный сейчас телевизор.

– И рассчиталась?

– Сполна.

– Значит, ты теперь богатенький, у тебя занимать можно! Две сотни взаймы, – выставил перед собой руку ладонью вверх Юра.

– О чем разговор. Разумеется, – тотчас полез я в карман за кошельком.

Я не мог ему отказать. Хотя, вполне возможно, в тот миг я даже и забыл, что всех денег у меня в кошельке – эти двести да еще чуть-чуть, что у меня осталось после расчета с видеоинженерами. А весь свой гонорар я отдал тому парню, что начальствовал над бригадой, строившей мне декорации. Он так лихо управлял своими архаровцами, и так он был по-мужски красив со своим жилистым, мускулистым, без следа жирового слоя телом, – я буквально влюбился в него. Нет, ни в каком, конечно, не голубом смысле, как это, чуть что, принято сейчас истолковывать. Я тогда любил всех, кто был вокруг. Я утопал в любви к ним. А к нему, слушая его рассказы, как надоело выбивать чужие долги, проникся еще и сочувствием, мне захотелось помочь человеку, и я сам – он не просил – предложил ему эти деньги. Он еще даже отнекивался (хотя и не слишком) – я настоял.

Конечно, теперь, когда прошло столько лет, я понимаю, как глуп и безрассуден был. Но, надо полагать, этот глава рэкетирской кодлы оказался для меня тем же, чем был тот несчастный мальчишка-негритенок с соседней улицы для моей матери, когда она привела его к нам домой и хотела усыновить. И если бы не ему, то я бы отдал эти три с половиной тысячи кому-то другому. Тем более что я отдавал деньги, вовсе не думая, что они ко мне не вернутся. Я-то лично всегда полагал, что возврат долга – святое дело.

– Давай еще раз посмотрим, – предложил Николай, когда Юра получил своих Франклинов, засунул их в кошелек и убрал тот в карман, а мой опустевший кошелек вернулся в карман ко мне.

Все же Николай как оператор тоже был причастен к клипу, и ему хотелось просмаковать сделанную работу.

– Да, действительно, давай еще раз, – попросил и Юра. Когда клип закончился и я вновь остановил пленку, Юра спросил:

– Так что, теперь будешь клипы снимать?

Я несколько помедлил с ответом. Я боялся спугнуть удачу. Да, Лёня Финько остался доволен работой со мной и невдолге обещал новый заказ – такие левые заказы, сказал он, бывают у него постоянно, – но мало ли какие обстоятельства могли вмешаться в эти планы?

Однако я был слишком счастлив, чтобы слишком бояться. Я боялся, но не настолько, чтобы сдерживать в себе свое счастье. Я чувствовал, что ухватил судьбу за хвост и она у меня не вырвется.

– Так клипы теперь снимать будешь? – повторил Юрин вопрос Николай.

– А что же. Буду снимать, – сказал я.

Глава одиннадцатая

Как-то, когда мы сидели с Ловцом в его офисе, мы вдруг заговорили с ним о хрупкости цивилизации. В принципе, тут не было ничего необычного, что мы заговорили об этом, мы с ним часто сидели так и разговаривали – обо всем на свете, что попадет на язык, мы чувствовали друг в друге достойных собеседников, – и почему нам было не распечатать такой темы? Но тот разговор запомнился мне особенно. Возможно, потому, что он задел во мне некое дремавшее чувство – и оно пробудилось.

Не помню, кто из нас что говорил, во мне отложилось общее впечатление от разговора, его содержание, смысл, без разделения на фракции, словно то был не диалог, а монолог. Цивилизация – это беспрерывная цепь учительства и ученичества, к такому заключению пришли мы с Ловцом. Прерви ее – и возвращение к образу жизни троглодитов гарантировано. Вот представить себе, что утеряно умение варить металлы. Ну, по какой-то причине в старшем поколении не осталось никого, кто бы мог передать это умение молодым. И что? Пусть даже все компьютерные технологии сохранены, специалистов-компьютерщиков в избытке, производственные мощности по изготовлению компьютеров в полном порядке, – что толку? Без металла наша компьютерная цивилизация – ноль, ничто, черная дыра. Возврат к каменным топорам. И то же можно сказать о врачевании, фармакологии, самолетостроении. да даже каком-нибудь сыроварении и колбасном производстве! Любое наработанное умение требует передачи из рук в руки, из рук в руки, из рук в руки. Общество, которое не умеет учить и не стремится учиться, обречено. Оно выпадет из цивилизации через леность и невежество, как в прореху. Печально жить в таком обществе.