Соперница королевы

– Там, в Ирландии, я узнал о нашем отце такое, чего лучше бы не знать. Он совершал ужасные, бесчеловечные поступки, не имеющие ничего общего с духом рыцарства. – В отчаянии он обхватывает голову руками. – Это место пробуждает жестокость. Но я не хотел… – Он будто не в силах сформулировать свою мысль. – Не хотел…

– Знаю.

– Нет, не знаешь. Я не хотел поддаваться злу, потому и заключил перемирие. Не для того я унаследовал меч Сидни, чтобы превращаться в кровожадного дикаря.

– Правда на твоей стороне, Робин, Господь все видит.

– Я еще не готов отправляться на Его суд.

– Мы этого не допустим. Ты не один. – Пенелопа чувствует, что брат слегка воспрял духом. – Я с тобой, многие готовы прийти к тебе на помощь – думаю, наберется целое войско. И шотландский король нас поддерживает. – От собственных слов мороз идет по коже. С одной стороны – войско, с другой – король Шотландии, а вместе… Даже подумать страшно. Должен быть иной способ вызволить брата.

– Забери это, – пошарив под рубашкой, Эссекс вытаскивает кожаный кошель с письмами Якова. – Меня будут держать в Йорк-хаусе, под присмотром лорда-хранителя. Нельзя, чтобы их нашли.

– Он писал тебе?

Брат кивает:

– Наша позиция едина.

– Значит, в самом худшем случае мы поставим его на трон чуть раньше, чем ожидалось. – Пенелопа прикрывает рот рукой, не в силах поверить, что озвучила столь крамольную мысль, но идея принадлежит не ей одной: так думают Эссекс, Летиция, Блаунт, Саутгемптон… и многие другие. На кону выживание их рода… и судьба Англии. – К счастью, пока до этого не дошло. Если королева сама объявит Якова наследником, вся страна вздохнет с облегчением. От неопределенности только хуже.

– Пока до этого не дошло, – повторяет Эссекс.

– Когда будешь говорить с ней, призови на помощь все свое обаяние. Я со своей стороны приложу все усилия, чтобы тебя выпустили. – Пенелопа мужественно улыбается. – Как только окажешься на свободе, будем думать, что делать дальше. Может, она простит тебя; чудеса случаются. Вопрос в том, кто шепчет ей на ухо. – Нет нужды произносить имя Сесила. – Я должна идти, пока все не проснулись. Верь мне, Робин. – Она встает, поднимает брата на ноги.

– Я боюсь, – тихо говорит Эссекс. Вероятно, Пенелопа единственная, кому он может признаться в слабости. Она вспоминает о перепуганной Фрэнсис, производящей на свет его дитя. Так сложилось, что Пенелопе суждено унимать тревоги всех своих родных, пряча собственный страх.

– Я на твоей стороне. – Она целует брата в обе щеки и выскальзывает в коридор, где ее ждет Блаунт, чтобы отвести в Юэлл.

Едва выйдя за ворота дворца, Пенелопа прижимает возлюбленного к дереву, жадно целует, словно черпая в нем силу. Она закрывает глаза, на мгновение забывается в его крепких объятиях, чувствуя биение его сердца, наслаждаясь теплом его дыхания. К ее удивлению, на глазах наворачиваются обжигающие слезы. Она им не противится. Блаунт не произносит ни слова. Когда слезы наконец иссякают, он тихо шепчет:

– Чтобы ни случилось, я с тобой.

Декабрь 1599,

Уайтхолл

Сесил расположился в укромном уголке коридора, ожидая аудиенции. Теперь, когда Эссекс в немилости – он в заточении уже три месяца, и непохоже, что королева его простит, – первый министр возвысился как никогда.

Подходит леди Рич в сопровождении сестры. Женщины приветственно кивают, неискренне желают доброго дня. Обе в траурных платьях, хотя никто не умер, – таким способом они выражают поддержку брату, который гниет в тюрьме Йорк-хауса и, по слухам, тяжело болен. Сей пафосный жест вызвал невиданное бурление сплетен, и многие придворные дамы в знак солидарности тоже стали носить черные перья. Королева старательно игнорировала фальшивый траур. Однажды, когда в церкви Святого Климента зазвонил колокол, возвещая смерть графа (разумеется, ошибочно), она поинтересовалась у одной из фрейлин, кто умер, и побледнела, услышав ответ. Даже толстый слой белил не смог скрыть ее волнения. Елизавета схватилась за спинку кресла и сделала вид, будто у нее закружилась голова.