В полном смятении Сесил устремляется в королевские покои, по пути вспоминает, что не надел головной убор, нервно приглаживает волосы ладонью. На лестнице путается в плаще, едва не падает, но чудом удерживается на ногах. Неужели Эссекс взбесился и под стенами Нонсача уже стоит войско?
Наконец Сесил подбегает к двери и, задыхаясь, требует пропустить его к королеве.
– Ее величество не одна, – отвечает стражник.
Разумеется, она никогда не бывает одна.
– Пропустите!
– Приказано никого не впускать, сэр.
За дверью раздается какой-то шум.
– Кто там?
– Граф Эссекс, сэр.
– Передайте, что я хочу ее видеть.
– У нас прямой приказ – никого не впускать. Простите, сэр.
Потерпев неудачу, Сесил прислоняется к стене.
– Он вооружен? – спрашивает он.
– Граф сдал оружие, прежде чем войти. – Стражник указывает на скамью у окна, на которой лежит меч. Сесила охватывает облегчение, но воспаленное воображение тут же начинает подсказывать другие способы навредить королеве, – например, кинжал, спрятанный под рубашкой, или флакон с ядом. Он снова выглядывает в окно, опасаясь увидеть приближающееся войско, однако его страхи напрасны – дорога, ведущая к дворцу, пуста.
Сесил вновь поворачивается к стражникам – те стоят навытяжку, не глядя ему в глаза, и он сдается; в конце концов, с Елизаветой целая толпа фрейлин, есть кому подать знак о помощи.
В дверях появляется Эссекс. Его одежда в дорожной грязи, лицо покрыто пылью – похоже, он так спешил, что даже не дал себе труда умыться.
– Доброе утро Сесил, – невозмутимо произносит он. – Какой-то ты сегодня растрепанный.
– Э-э… – лишившись дара речи, Сесил глупо таращится на Эссекса и лихорадочно поправляет одежду, взбешенный тем, что его, самого значительного политика в Англии, унизил какой-то дерзкий граф.
– Удивлен, что я здесь? Что, шпионы не доложили? Теряешь хватку. – Эссекс смеется, берет со скамьи меч, перекидывает пояс через плечо и уходит, насвистывая. Дойдя до конца коридора, оборачивается и с усмешкой добавляет: – Тебе туда нельзя. Она не одета.
Кипя от ненависти, Сесил возвращается в свои покои, дабы привести себя в порядок и раздать указания соглядатаям – пусть выяснят, не стоят ли поблизости войска графа.
Потом он сидит в ожидании, когда понадобится ее величеству, а тем временем паж до блеска начищает ему туфли. Наконец его вызывают. Он приказывает пажу напоследок отряхнуть черный бархатный камзол и направляется в королевские покои. К счастью, стража уже сменилась. Тех, кто стал свидетелем его волнения и неловкого разговора с Эссексом, не видно.
Три фрейлины наносят последние штрихи к наряду Елизаветы: одна прикалывает к лифу крупный драгоценный камень, вторая помогает надеть накидку, третья обвивает вокруг шеи нить жемчуга, спускающуюся ниже живота.
– Рада тебя видеть, – с напряженной улыбкой говорит королева, резким взмахом руки отсылая фрейлин в дальний угол зала. – Подойди ближе. – Сесил садится на табурет рядом с ней. – Полагаю, ты уже знаешь, что Эссекс… – Она откашливается. – …вернулся.
Он кивает:
– Я знал об этом, мадам, и взял на себя смелость удостовериться, что граф возвратился без…
– Без войска, – перебивает Елизавета. – Да. Он сообщил, что прибыл лишь с небольшим отрядом. По его выражению, «достаточным, чтобы защитить его особу». Рада, что тебе хватило сообразительности проследить, не окажемся ли мы в осаде. Пожалуй, здесь осада долго не продлится. – Королева испускает короткий смешок. Действительно, Нонсач предназначен для развлечения, а не для противостояния армии. Ее величество выглядит поразительно спокойной; Сесил, как и прежде, восхищен ее выдержкой.
– Чего он хотел?
Елизавета упирает локоть в подлокотник кресла, кладет подбородок на ладонь.
– Он подписал перемирие с Тироном. – Ее глаза темнеют, выдавая ярость. – С моим врагом.
– Вы приказывали ему ни в коем случае этого не делать.
– Он предал меня, Пигмей. Перемирие слишком напоминает капитуляцию. – Как ни странно, Сесил рад услышать свою кличку; сейчас она представляет собой знак близости, доверия. – Все подумают, что Англия сдалась. – Под «всеми», видимо, подразумевается Европа. – Я созвала совет. – Королева кивает в сторону двери, ведущей во внутренние покои. – Но сперва хотела дать тебе полную картину.
– Возьму на себя смелость порекомендовать поместить графа под арест. Нельзя, чтобы вы проявили…
– Да-да, мое терпение исчерпало все пределы. Составляй указ. – Елизавета вздыхает, удрученно прикрывает глаза. – Я подпишу.
– Мне очень жаль, мадам. – Проснувшаяся совесть заглушает в Сесиле радость победы. – Вдвойне печально переживать предательство от тех, кого любишь.
– Я любила его как собственного сына, – говорит королева и решительно добавляет: – Но он не мой сын, а сын моего врага.
Сентябрь 1599,
Барн-Эльмс / Нонсач
В полутемной комнате тихо, слышен лишь шорох ткани в руках повитухи да прерывистое дыхание Фрэнсис. Та лежит на боку, обняв подушку, словно возлюбленного.
– Боже, помоги мне, – шепчет она, сжимая руку Пенелопы. – Этот ребенок меня прикончит.