Сосна зимой

– Так же, как вы не узнаете, каким правителем будет мой сын. Если драконья кровь не имеет значения, то насколько кровь порчена – тем более. А есть ли у вас иные претензии ко мне, кроме моего происхождения? Я плохо справляюсь?

– Иногда – хорошо, – неохотно признал Чжиорг. – Но вы были и остаётесь чужой. Вам не понять.

– Убойный аргумент, – с иронией согласилась я. – Зачем смотреть на реальные результаты, когда можно просто объявить всё исходящее от чужака плохим только потому, что он чужак?

– Ну зачем же всё? Признаю, некоторые ваши решения действительно шли на пользу. Вы сумели справиться с голодом, вы поддержали армию. Но всё остальное… У вас нет уважения к нашим традициям и добродетелям. И, боюсь, у вашего сына их тоже не будет.

– Уважать – не значит слепо им следовать. Иногда, чтобы всё осталось прежним, нужно что-то изменить.

– Это слова, ваше величество. Боюсь, что мы с вами друг друга не поймём. В любом случае, поздно спорить о путях империи, во всяком случае, для меня.

– Вы правы. Хотя я бы с радостью оставила вас среди своих советников, но по вашей милости нам под одним Небом не ужиться.

– Вы боретесь за свою семью, я боролся за свою.

– И теперь ваша семья ожидает казни вместе с вами. Ну как, хорошо вы о ней позаботились?

– Они в этой тюрьме? – после небольшой паузы спросил Чжиорг.

– Они под домашним арестом в вашем поместье.

– Так решили Небеса, – отрешённо произнёс гун. – Удача делает князем, неудача – разбойником. Какой смысл роптать?

– Роптать смысла нет. Но вы ещё можете облегчить их участь.

– Каким образом? – он второй раз за разговор взглянул на меня.

– Я пришла заключить с вами сделку. Перед оглашением приговора признайте свою вину – публично, перед всем двором. И перед казнью обратитесь к толпе. А я помилую вашего сына с его семьёй, ваших наложниц и слуг. Остальные по этому делу и не привлекались.

– Не верю, – после довольно длительного молчания сказал гун Вэнь.

– Зачем мне вам врать? Я никогда не любила лишней крови и всегда миловала всех, кого могла. А мести вашего сына я не боюсь. Разумеется, он будет разжалован в простолюдины и сослан – в Особую ссылку без каторжных работ, самую близкую, какая только возможна по закону. А по истечении шести лет, как и все прочие разжалованные, сможет снова пройти отборочный экзамен на должность. Дальше всё будет зависеть от него.

– Зачем вам быть такой мягкой? Даже ссылка с дополнительными работами… Да даже удавление было бы милостью. Зачем обещать так много?

Я вздохнула. Как по мне, казнь отсечением головы от рук умелого палача была милосерднее, чем удавление. Но у местных свои понятия о милосердии. Люди крепко верили, что благополучие в следующем перерождении зависит в том числе и от состояния тела в момент похорон. И если целостность тела была нарушена, то человек рисковал родиться заново уродом или инвалидом. Даже евнухи хранили отсечённые у них… э-э-э… части тела всю жизнь с тем, чтобы положить с собой в гроб, и так надеялись пронести их в следующую жизнь.

– Когда-то… Когда я сама оказалась в этой самой тюрьме, вы пришли мне на помощь и спасли от допроса и пристрастием и, вероятно, от казни. Я отлично понимаю, что вы заботились не обо мне, а преследовали собственные цели. Но я всё равно благодарна и хочу вернуть вам долг. Хотя бы так, раз уж по-другому не вышло.

На этот раз гун Вэнь молчал не просто долго, а очень долго. Но я уже видела – он согласится.

* Честный, бескорыстный, неподкупный человек.

Глава 13

Мы как дитя, что недавно явилось на свет, –

Силы ума и усердия в нас ещё нет.

Но, поучаясь, вседневно идём мы вперёд:

Путь наш яснеет – он к яркому блеску ведёт.

Тяжесть умерьте для нас, что на плечи легла,

И покажите нам доблести светлой дела.

Ши цзин (IV, III, 3)

Приговор был вынесен. Руэ Чжиорг, бывший гун Вэнь, сделал все требуемые признания. В ответ я выполнила свою часть уговора и издала указ, по которому все родные и домочадцы простолюдина Руэ, как не вовлечённые в заговор, отделываются Особой ссылкой. Особость в данном случае заключалась в обещанном отсутствии года каторги, обязательного для обычных ссыльных.

Между тем успело наступить лето. По обычаю, казнь следовало отложить на осень – почему-то традиция запрещала казнить летом и зимой. Но я не была сторонницей долгих проволочек в таких делах, заставлять долго ждать казалось мне более жестоким, чем убить сразу. У господина Руэ и так было достаточно времени для того, чтобы приготовиться, подумать о вечном и осознать свои ошибки. Здесь очень любили, назначая наказание, желать преступнику обдумать ошибки, но я сильно сомневалась, что дорогой родственник даже сейчас хоть в чём-то раскаялся. Скорее уж счёл за ошибку свою недостаточную осторожность, позволившую Гюэ Кею поймать его за руку.