Сотник

Народу в трапезной собралось немало: приглашенные плотники и их жены, со всем уважением посаженные за "женский" стол, удачно дополнили компанию. Правда, поначалу недавно прибывшие в крепость бабы выглядели ошалевшими и слегка пришибленными от такого поворота судьбы, но понемногу оттаяли и освоились, особенно после Мишкиной благодарственной речи, адресованной артельщикам.

Затягивать официальную часть боярич не стал: прежде всего повеличал деда и, усадив его на почетное место, лично приветствовал всех входящих, поднося каждому чашу из своих рук и сдавая их потом на руки Роське с Артемием, которым поручил деликатное дело рассаживания гостей в соответствии со статусом. Вынужденные с поклоном принять из его рук величальную чашу и выпить ее за здоровье молодого сотника и всего рода Лисовинов, десятники сидели за столами, мягко выражаясь, томные, хотя и не скрывали своего облегчения при виде того, как мирно беседуют дед с внуком. Тем не менее, некоторое обалдение незримо витало над ними, как малахольная нимфа в поисках загулявшего фавна. Видимо, поэтому десятники не сразу обратили внимание на странную закономерность: наставники Макар, Филимон и десятник Егор оказались за столом рядом с лисовиновскими родичами, далее сидели остальные наставники, а уж только потом — остальные десятники.

Лука молча крутил ус и отчего-то сегодня не блистал своим широко известным красноречием, временами косясь на Егора, который, пожалуй, единственный из десятников пребывал в прекрасном настроении и похохатывал, тихо беседуя о чем-то с Макаром и Филимоном. Да ещё Игнат, самый молодой из десятников, выглядел вполне беззаботным и, кажется, искренне радовался за сотника.

Остальные гости этой беззаботности не разделяли. Леха Рябой встревоженно переводил взгляд с Луки на Корнея и имел вид человека, который силится понять, стоит ли ему напиться сразу же или надо погодить до начала традиционного мордобоя. Фома просто пил, как не в себя, словно намереваясь утопить в хмельном тоску о чем-то несбывшемся. Хмурый Данила пил меньше, но Мишка готов был поклясться, что он сильно желает закусить своим локтем: "вечный второй" сейчас мысленно оценивал все упущенные ништяки и прощался с последними надеждами. Глеб смотрел Корнею в рот, усиленно жевал, всячески нахваливая стол и хозяев, и старательно делал вид, что ему весело.

Не дожидаясь, пока гости опомнятся и начнут задумываться о том, что же, собственно, тут происходит и, не дай бог, затеют спор, как гости на княжеском пиру в Турове, почему их посадили так, а не этак, молодой сотник дал отмашку музыкантам и уже готовым разносить угощение по столам холопам. Те шустро потащили на столы разнокалиберные блюда, музыканты Артемия, давно ожидавшие за дверями, заняли свои места возле стены и затянули приличествующие случаю мелодии, благо, репертуар у них был широкий. Пьянка, она же — пир, плавно ускоряясь, двинулась вперёд, но в процесс вмешался явно выжидавший этого момента Корней.

— Погодь, Михайла! — рыкнул воевода, внезапно поднимаясь из-за стола и взмахом руки обрывая музыкантов. — Дело у нас есть… Андрюха! Иди сюда!

Мишка, прекрасно понимая, что сейчас произойдет, тихо опустился на свое место и покосился на дядюшку, продолжавшего что-то беззаботно рассказывать сидящему рядом с ним купцу Григорию. Выступление Корнея Никифор проигнорировал, видимо, полагая, что ничего для себя интересного не услышит — десятники, вон, во всех местах зачесались, но это совершенно не его проблемы. А вот Григорий и Путята с интересом воззрились на воеводу. За женским столом прошелестел и тут же стих легкий шепоток. Сидевшая подле Анны Арина замерла и насторожилась.

Андрей оторвался от процесса поглощения пищи и вопросительно воззрился на деда: идти ему было никуда не надо, сидел он, как и все Лисовины, тут же — рядом с дедом.

— Чего смотришь? Вставай, говорю! — пророкотал Корней. — Долго ты ещё будешь яй… Кхе! — Корней покосился в сторону бабьего стола и поправился, — в затылке чесать? Женись! Я и то уже… После Рождества венчаюсь, а ты что?

Десятники при этих словах заметно расслабились, поняв, что выступление сотника им никаких неприятных сюрпризов не сулит, и одобрительно загудели. Григорий и Путята переглянулись, Аринина тетушка, сидевшая рядом с ней, расцвела, толкнула племянницу, что-то прошептав ей на ухо, а та вспыхнула, как девчонка. Никеша же, которого Мишка не выпускал из внимания, коротко хохотнул, не замечая, что соседи по столу покосились на него с легким недоумением, и на правах родича махнул рукой:

— Да хватит тебе, Корней! Который год одно и то же… Не смешно уже. Чего ты к парню пристал? Найду ему какую-нибудь…

— "Какую-нибудь" Пашке своему ищи, ядрена-матрена! — возмущенно рявкнул воевода. — Лисовинам абы какое не надобно! Придержи язык, а то не посмотрю, что ты родич — укорочу прямо тут…

Никифор попытался что-то сказать, но вдруг скривился, словно ему дернуло больной зуб, и скрючился за столом, ошалело глядя на невозмутимо сидящего рядом Путяту. А Корней снова повернулся к шевельнувшемуся было в сторону Никеши Андрею.