Грузить ящики было непросто. Жека сразу же забрался в будку, и заверил, что никто лучше него не справится с тем, чтобы распихать груз по кузову. «Та не так сталося, як гадалося». Одному распихать груз в будке было довольно тяжело, особенно учитывая, что Жека хотя и спортивный, но весит всего килограммов шестьдесят, не больше. В результате получилось, что груз принимали они с Халидом, а подавал один я. Пока мы загрузились, у меня уже с непривычки гудели ноги и подрагивали руки. И после этого всего – за руль. А в «МАНы», и я это увидел позже, ящики грузил такой маленький, верткий погрузчик, закатывающийся по рампе!!! Я тогда чуть не лопнул от зависти.
Ну что же: потихоньку мы поехали в Ремаду. Плеваться мне пришлось не раз: передачи втыкались только после двойного-тройного выжима и матерного слова, произносимого хором всем нашим доблестным экипажем (естественно, что более всех матерился сидящий посередине Жека, которому я с остервенением лупил набалдашником рычага по коленкам, при этом, то и дело угрожая заехать в нечто куда более ценное). Но надо сказать, что в целом машинка бежала довольно резво, и более всего эта поездка ассоциировалась с верховой ездой блох на муравье. Блохами, естественно, были мы.
Лагерь Ремада, с ее бесконечными рядами стандартных палаток, населенных беженцами, представляла, конечно, не слишком веселое зрелище. На въезде сюда Халид высунулся из окна и издав гортанный крик, отправил кому-то горячее приветствие. Повсюду были лица людей, потерявших свой кров: растерянные, уставшие, апатичные. Мы медленно ползли вдоль палаточных рядов, так как в любую минуту под колеса мог броситься кто-то из игравшихся неподалеку детей. Никто из взрослых не обращал на нас внимания, и только некоторые дети, оторвавшись от своих игр, провожали наш грузовик каким-то безразличным взглядом. И от этого было почему-то жутковато. Не знаю, откуда я такое взял, но когда ехал сюда, мне казалось, что в лагере нас будет встречать восторженная толпа. Во всяком случае, уж точно сзади будет бежать стайка мальчишек, радостная от привезенных нами подарков. Но ничего подобного не было.
Мы подъехали к одной из палаток, около которой Халид нам сказал остановиться.
Тут же началась разгрузка: только теперь я забрался в кузов-будку, а Жека с «Мисс Мари» принимали ящики. Легче от перемены мест слагаемых не стало: будка была довольно маленькая, мне было там тяжело развернуться, особенно вначале, когда все было заставлено картонными ящиками.
За тот день мы сделали еще около трех рейсов, и в принципе меня это устраивало. Утомительно, не комфортно, множество всяческих бытовых и прочих лишений – но обычная работа. Во всяком случае, не стреляли и не бомбили. Как и обещал Жека – подальше от войны. Да и вообще, даже не Ливия, а Тунис.
«МАНы», правда, ездили в Ливию через КПП «Уазан». Им давали специальные гуманитарные пропуска и они, нагрузившись всякими лекарствами, одеждой и прочей всячиной, переправлялись через охраняемую повстанцами границу. Честно говоря, мне было завидно видеть, как они, пуская черные соляровые облачка, каждые два дня уходят к границе, а потом их водители два дня отдыхают, играя в преферанс. Водили «МАНы» два поляка, немец и еще какой-то человек невыясненной национальности: то ли бельгиец, то ли голландец.
Держались они отдельно от нас. Картина была такой. Чисто одетые, уверенные в себе, они попивают кофе, в то время как мы, наоборот, грязные, в пыли, словно побитые собаки, поздно вечером каждый раз бредем мимо них в душ.
Так прошло около четырех дней. Вечером четвертого дня мы, как обычно, вернулись из последнего рейса. Проехав через ворота, я выгрузил Жеку с Халидом, а сам поехал ставить машину. Потушив фары и кинув ключи в карман шорт, поплелся по пыльному асфальту к жилому блоку.
Но что-то на нашей базе было не так. Не было слышно обычных вечерних разговоров, не играла музыка, все вокруг ходили нервные, взъерошенные. Зайдя в комнату и вытащив из баула белье и полотенце, я отправился в душ. По дороге встретил Халида.
–
Why are all people so nervous today? –
спросил
я
;
–
Two of our lorries are killed…
–
What? How a lorry could be killed? Are they cracked up?
–
They were burnt by grenade-gun. I don’t know better…
В тот момент я толком ничего не понял, кроме того, что произошла какая-то катавасия с двумя нашими машинами.
Примерно часа через два началась непонятная суета. Со стороны Уазана приехал микроавтобус, «Тойота», и из него начали выгружать какие-то свертки в черном полиэтилене. Атмосфера стала чрезвычайно гнетущей, все повыходили из своих комнат и с мрачным любопытством начали взирать на происходящее. Когда свертки положили на землю, то стало совершенно очевидным их содержимое. Это были тела поляков и бельгийца (или голландца), куда исчез немец, поехавший вместе с ними, было неизвестно. Поляки сильно обгорели, их лица были иссечены и их трудно было узнать. Все замерли в каком-то жутком оцепенении. Ветер пошатывал светящий сине-белым светом фонарь, отчего тени подрагивали, и казалось, что лежащие в полиэтилене шевелятся.