Вы, с квадратными окошками, невысокие дома, —Здравствуй, здравствуй, петербургская не суровая зима!И торчат, как щуки ребрами, не замерзшие катки,И еще в прихожих слепеньких валяются коньки.А давно ли по каналу плыл с красным обжигом гончар,Продавал с гранитной лесенки добросовестный товар.Ходят боты, ходят серые у Гостиного двора,И сама собой сдирается с мандаринов кожура.И в мешочке кофий жареный, прямо с холоду домой,Электрическою мельницей смолот мокко золотой.Шоколадные, кирпичные, невысокие дома, —Здравствуй, здравствуй, петербургская не суровая зима!И приемные с роялями, где, по креслам рассадив,Доктора кого-то потчуют ворохами старых «Нив».После бани, после оперы, — все равно, куда ни шло, —Бестолковое, последнее трамвайное тепло!
‹1924›
* * *
Сегодня ночью, не солгу,По пояс в тающем снегуЯ шел с чужого полустанка,Гляжу — изба, вошел в сенцы —Чай с солью пили чернецы,И с ними балует цыганка.У изголовья, вновь и вновь,Цыганка вскидывает бровь,И разговор ее был жалок.Она сидела до зариИ говорила: «ПодариХоть шаль, хоть что, хоть полушалок».Того, что было, не вернешь,Дубовый стол, в солонке нож,И вместо хлеба еж брюхатый.Хотели петь — и не смогли,Хотели встать — дугой пошлиЧерез окно на двор горбатый.И вот проходит полчаса,И гарнцы черного овсаЖуют, похрустывая, кони.Скрипят ворота на заре,И запрягают па дворе.Теплеют медленно ладони.Холщовый сумрак поредел.С водою разведенный мел,Хоть даром, скука разливает,И сквозь прозрачное рядноМолочный день глядит в окноИ золотушный грач мелькает.
‹1925›
* * *
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,До прожилок, до детских припухлых желез.Ты вернулся сюда, — так глотай же скорейРыбий жир ленинградских речных фонарей.Узнавай же скорее декабрьский денек,Где к зловещему дегтю подмешан желток.Петербург, я еще не хочу умирать:У тебя телефонов моих номера.Петербург, у меня еще есть адреса,По которым найду мертвецов голоса.Я на лестнице черной живу, и в високУдаряет мне вырванный с мясом звонок.И всю ночь напролет жду гостей дорогих,Шевеля кандалами цепочек дверных.