Советская поэзия. Том первый

«Разведка боем» — два коротких слова.Роптали орудийные басы,И командир поглядывал суровоНа крохотные дамские часы.Сквозь заградительный огонь прорвались,Кричали и кололи на лету.А в полдень подчеркнул штабного палецЗахваченную утром высоту.Штыком вскрывали пресные консервы,Убитых хоронили, как во сне.Молчали.Командир очнулся первый:В холодной предрассветной тишине,Когда дышали мертвые покоем,Очистить высоту пришел приказ.И, повторив слова: «Разведка боем», —Угрюмый командир не поднял глаз.А час спустя заря позолотилаЧужой горы чернильные края.Дай оглянуться — там мои могилы,Разведка боем, молодость моя!

‹1938›

ДЫХАНИЕ

Мальчика игрушечный корабликУплывает в розовую ночь,Если паруса его ослабли,Может им дыхание помочь.То, что домогается и клянчит,На морозе обретает цвет,Одолеть не может одуванчикИ в минуту облетает свет.То, что крепче мрамора победы,Хрупкое, не хочет уступать,О котором бредит напоследокЗеркала нетронутая гладь.

‹1939›

* * *

Так ждать, чтоб даже память вымерла,Чтоб стал непроходимым день,

Чтоб умирать при милом имениИ догонять чужую тень,Чтоб не довериться и зеркалу,Чтоб от подушки утаить,Чтоб свет своей любви и верностиЗарыть, запрятать, затемнить,Чтоб пальцы невзначай не хрустнули.Чтоб вздох и тот зажать в руке,Так ждать, чтоб, мертвый, он почувствовалГорячий ветер на щеке.

‹1942›

* * *

Когда я был молод, была уж война,Я жизнь свою прожил — и снова война.Я все же запомнил из жизни той громкойНе музыку марша, не грозы, не бомбы,А где-то в рыбацком селенье глухомК скале прилепившийся маленький дом.В том доме матрос расставался с хозяйкой

И грустные руки метались, как чайки.И годы, и годы мерещатся мнеВсе те же две тени на белой стене.

‹1945›

* * *

Я смутно жил и неуверенно,И говорил я о другом,Но помню я большое дерево,Чернильное на голубом,И помню милую мне женщину,Не знаю, мало ль было сил,Но суеверно и застенчивоЯ руку взял и отпустил.И все давным-давно потеряно,И даже нет следа обид,И только где-то то же деревоЕще по-прежнему стоит.

‹1945›

* * *

Ты говоришь, что я замолк,И с ревностью и с укоризной.Париж не лес, и я не волк,Но жизнь не вычеркнешь из жизни.А жил я там, где, сер и сед,Подобен каменному бору,И голубой и в пепле лет,Стоит, шумит великий город.Там даже счастье нипочем,От слова там легко и больно,И там с шарманкой под окномИ плачет и смеется вольность.Прости, что жил я в том лесу,Что все я пережил и выжил,Что до могилы донесуБольшие сумерки Парижа.

‹1945›

* * *