Вращался диск, и голос вкрадчивыйбыл как засушенный цветок.Плыла мелодия прозрачная,не потревожив городок.Был вечер теплый перед осенью,и голос был — под стать ему…Вращалось певчее колесиков старинной песне, как в дыму.А шум иглы — дыханье сиплоекрылатых лет… И вспомнил я:так пела женщина красивая —тревога давняя моя.Еще в войну, в каком-то сборище,где был у взрослых патефон,ее услышал я, и ноющерванулось сердце ей вдогон!Ах, эти грезы! Не нелепо ли?Восторга сколько! Все в песок…Наверно, женщины и не было,а был всего лишь голосок —мечта, украшенная звуками…Но ведь была! И сквозь судьбуеще не раз меня аукала,звала с дороги на тропу.…Вращался диск, печаль раскручивал,и голос бился, как слепой,над той рекой, над той излучиной,где мы не свиделись с тобой…
Рубежи
Беспристрастно, как птица с вершины полета,без добра или худа, без правды и лжия гляжу на бегущие в рвах и болотах,на шуршащие в скалах ничьи рубежи.Зеленеют солдаты. Торжественно мокнут.Полосатый шлагбаум ложится на путь…А в ничейном кустарнике птицы не молкнут,всепланетные песни терзают им грудь.Вечереют солдаты… Торжественны лица.Я гляжу беспристрастней, чем каменный пик.А земля, будто в трещинах, в этих границах,подо мною, растущим к звезде напрямик!Собираю глазами наземные краски,запираю себя на амбарный замок…И срываюсь! И бьюсь! Не могу беспристрастно…И на русскую землю валюсь, как щенок.Обнимаю корявую старую вербу,поднимаю над полем себя, как свечу…И в стальную, пшеничную, кровную — верю!И вовек никому отдавать не хочу.