Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

В подобных условиях любые прошения оказывались под сукном, и в конце концов Дьяков это осознал. Потратив уйму времени на рассылку своих посланий в самые разнообразные инстанции, он понял, что в своем родном городе заработка ему не найти; более того, если он останется здесь, то у него, как у жалобщика, могут возникнуть серьезные неприятности. По этой причине он решил временно «залечь на дно», покинул место своего проживания и отправился в Абхазию, не сказав никому ни слова. Там, на окраине империи, Дьяков устроился библиотекарем в санаторий. Опасаясь ареста, он жил без прописки. И все шло хорошо, пока в санаторий не нагрянула финансовая ревизия. После того как проверяющие обнаружили, что Дьяков не зарегистрировался ни в гражданских, ни в военных органах, начальство велело ему убираться прочь. Он последовал этому совету и в спешке покинул Абхазию[542]

.

Нелегальное существование или, по крайней мере, сокрытие собственного прошлого составляло один из важных способов преодоления стигмы: дискриминации можно было избежать, спрятав свою принадлежность к дискриминируемой группе. Проанализировав в 1947 году контингент студентов Чувашского государственного педагогического института, местный обком обнаружил, что «отдельные учащиеся» скрывали факт своего пребывания в плену, а другие, пойдя еще дальше, и вовсе «учились под вымышленными именами»[543]

. «Маскировку» такого типа применяли и на рабочих местах[544]

. Некоторые же не только пробовали избежать позора, но и пытались создать себе максимально положительный социальный образ – например, вступив во Всесоюзный ленинский коммунистический союз молодежи (ВЛКСМ). «Это было в 1946 году. Вы знаете, что я был репатриирован, мне пришлось маскироваться, и поэтому я вступил в комсомол», – объяснял американским социологам перебежчик, которому удалось покинуть Советский Союз[545]

. Нашлись даже люди, которые из сокрытия того обстоятельства, что они побывали в плену, научились извлекать выгоду. Их усилиями была реализована одна из самых удивительных мошеннических афер послевоенной поры. Речь идет о фальшивом «Управлении военного строительства» («УВС-4», «УВС-10», «УВС-1»), возглавляемом столь же вымышленным «инженером-полковником» Николаем Павленко. Эта фиктивная военная структура годами умудрялась весьма прибыльно функционировать, водя за нос власти, пока летом 1952 (!) года наконец не выяснилось, что никакого ведомства с таким названием не существует. В основном на псевдоуправление работали люди, вынужденные скрывать свое подлинное «я»: бывшие военнопленные, беглые заключенные, коллаборационисты, бывшие кулаки и украинские националисты[546].

Покинув Абхазию, Дьяков снова оказался в затруднительном положении, заставившем его опять обратиться за поддержкой к семье. В 1950 году он переехал в Сарапул, город на железнодорожной магистрали Москва – Свердловск, где жил и работал его брат, «враг народа». Поскольку найти работу из-за клейма бывшего военнопленного не удалось, он решил с головой уйти в семейную экономику: «Я стал основной рабочей силой на стройке собственного дома. У меня не было официальной работы: мне везде отказывали, потому что я был военнопленным». После завершения строительства Дьякову удалось наконец обрести очередное занятие по душе: в Ижевске, столице Удмуртии, его приняли главным корректором в государственное издательство – вероятно, из-за того, что он снова скрыл свою «черную метку». Работая на новом месте, он окончил десятый класс вечерней школы и после этого вернулся в Сарапул, где поступил в педагогический институт. А потом умер Сталин. Кончина диктатора не сразу изменила статус Дьякова. Ему по-прежнему приходилось жить в провинции; в 1955 году, получив диплом педагога, он нашел место учителя в Казахстане. Именно здесь до него дошли вести о XX съезде КПСС. Начавшаяся вскоре «оттепель» позволила ему в 1957 году уехать в Москву[547].