Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991

Какими бы ни были цифры, Дьяков имел все шансы попасть в это существенное меньшинство. В 1948 году он столкнулся с одним из своих друзей из фильтрационного лагеря. После встречи они начали переписываться, но внезапно коммуникация оборвалась. Только спустя десятилетия наш герой узнал о том, что общением бывших военнопленных заинтересовалась госбезопасность, которая начала давить на его приятеля с тем, чтобы тот предоставил «компромат» на Дьякова[581]. У других военнопленных друзья оказались менее верными. Иван Каргин, бывший полковник и участник Гражданской войны, в 1944 году прошел фильтрацию в Подольске и начал работать преподавателем в Ленинградском электромеханическом институте. В 1949 году его арестовали на основании «ложного компромата», касавшегося его пребывания в плену, и приговорили к 25 годам лагерей с последующим лишением гражданских прав на пять лет. После семи с половиной лет в ГУЛАГе ветеран вернулся в Ленинград, где был вынужден жить на скудную гражданскую пенсию вместо более щедрой военной

[582]. Эстонский филиал репатриационной администрации в 1949 году докладывал своему московскому начальству: «Частые аресты среди репатриантов, массовые опросы органами МГБ <…> усложняют агитационно-пропагандистскую работу среди репатриантов и не дают нужного для нашей работы по пропаганде материала». В том же году первый секретарь Коммунистической партии Армении Григорий Арутюнов обратился к Сталину за разрешением собрать 2500 из 11 170 бывших военнопленных, зарегистрированных в республике, и выслать их в «отдаленные районы Советского Союза». Сталин дал свое согласие. В октябре 1951 года МВД издало приказ об усилении репрессий против бывших военнопленных, после чего страну захлестнула новая волна арестов. В созданную Борисом Ельциным в 1990-х годах комиссию по реабилитации жертв политических репрессий обращалось множество бывших репатриантов, обвиненных в сотрудничестве с немцами и арестованных на основании доносов в конце 1951-го – начале 1952 годов. Даже те бывшие военнопленные, кому удалось остаться на свободе, испытывали беспрецедентное давление со стороны органов безопасности, постоянно подвергаясь допросам и иным формам притеснений[583]

.

Финальным фактором, позволившим Дьякову остаться на свободе, стал горький опыт его репрессированного отца и пережитые из-за этой несправедливости проблемы. Эта история рано отбила у нашего героя веру в праведность советской власти, а также сформировала у него убеждение в том, что быть хозяином своей судьбы можно, лишь оставаясь вне государственного внимания и полагаясь исключительно на себя, семью и друзей. Тот же урок, безусловно, усвоили и многие другие. А вот те, кто не преуспел в извлечении подобных выводов, зачастую снова попадали в беду; особенно часто такое происходило с людьми, пытавшимися после войны выстроить себе карьеру – и чем выше человек поднимался, тем больше были угрожавшие ему опасности. Многие из тех, кто обращался со своими проблемами в репатриационную администрацию Филиппа Голикова или аппарат председателя президиума Верховного Совета СССР Николая Шверника, представляли низшую и среднюю прослойку советского чиновничества. Именно к таковым, в частности, принадлежал Алим Галиев из Алма-Аты. Пройдя в июне 1946 года фильтрацию, он смог стать аспирантом и устроиться на работу в Академию наук Казахской ССР. Но в январе 1947 года его одновременно уволили с работы и отчислили из аспирантуры на том основании, что «он побывал в плену». Аналогичным образом потерял работу и Михаил Касьянов, демобилизованный офицер, после войны нашедший себе место инспектора государственных доходов во Фрунзенской области Киргизской ССР. Проработав полтора года, он был уволен в марте 1947 года по инициативе райкома, членам которого не хотелось, чтобы бывший военнопленный занимал такую должность[584].

Воплощение мечты о высшем образовании серьезно осложнялось меткой военнопленного, но ее, тем не менее, все-таки можно было реализовать. Так, к концу сентября 1948 года в вузах Воронежа все еще попадались бывшие военнопленные[585]. Самому Дьякову в 1953 году, еще до смерти Сталина, удалось поступить в Сарапульский пединститут. Получив диплом, он в 1955–1956 и 1956–1957 учебных годах преподавал русский язык и литературу в Казахстане – пока XX съезд не открыл ему дорогу в столицу[586]

. Прежде, до 1947 года, в относительно спокойные времена, одному из приятелей Дьякова, несмотря на все его усилия, никак не удавалось поступить на юридический факультет даже на заочное обучение[587]. В мае 1948 года секретарь Чувашского обкома сообщил, что в государственном педагогическом институте «до сих пор» числятся двадцать студентов из числа бывших военнопленных и что директор этого заведения не обращает внимания на «засорение института элементами, бывшими в плену у немцев и не заслуживающими доверия»[588].