Сожженные революцией

«В Париже вела она рабочий образ жизни. На революционную работу на юге потянулась самостоятельно; кажется, в качестве сестры милосердия была в отряде матросов»[216].

Насчёт сестры милосердия… Кажется, опять легенда: нигде более не встретим мы упоминаний о её причастности к делу помощи больным и раненым. Но её появление на родине после февраля 1917-го – факт бесспорный. Теперь она уже активная и сознательная анархистка. Рядом с ней ещё один персонаж: пока малоизвестный, но тоже активный левый эсер-анархист Нестор Махно. В период между Февралём и Октябрём следы их деятельности видны на просторах от Александровска до Мариуполя. На станции Орехов разоружены несколько рот Преображенского полка; молва приписывает Марусе собственноручные расстрелы офицеров. На станции Пологи она с группой товарищей совершает «экспроприацию» миллионщика Бадовского: деньги нужны на снаряжение анархического войска. За это последнее деяние по прибытии в Александровск Маруся арестована, но отпущена на свободу страха ради анархистского. Из тюрьмы её вроде бы на руках вынесли революционные рабочие; и Нестор Иванович Махно, председатель Гуляйпольского Совета, якобы при этом присутствовал.

Ходят слухи о её поездках в Петроград и Кронштадт; мол, она – деятельная участница июльской анархо-коммунистической попытки переворота, в одном строю с Блейхманом, Коллонтай, Раскольниковым, Рошалем и другими звёздами ультрареволюции. В октябрьских событиях в Питере она тоже вроде бы участвует… Последнее сомнительно: поезда по кривым колеям распадающейся империи ходили совсем уже плохо, а в ноябре товарищ Мария Никифорова точно на Украине: документами засвидетельствовано её участие в первом установлении здесь советской власти. К концу рокового семнадцатого года она, как какой-нибудь Кортес или Валленштейн, стоит во главе целого войска, повинующегося лишь ей и именуемого в духе времени «Первый вольно-боевой отряд по борьбе с контрреволюцией».

Из дневника бывшего генерала и будущего военрука Северо-Кавказского военного округа Андрея Евгеньевича Снесарева. 5 мая 1918 года, Москва:

«Генерального Штаба [офицер] Зыков ехал с Румынского фронта, и поезд остановлен Марусей Никифоровой (обычная девка в папахе, но красивая), окружённой матросами, анархистами-коммунистами. У офицеров стали искать оружие, у трёх нашли и тут же расстреляли. Он случайно передал револьвер денщику, но всё же спасся благодаря просьбе священника и 3-х лишних голосов в его пользу»[217].

Странный образ – эта Маруся. Более всего удивительно в ней соединение привлекательных и отталкивающих черт. Как уже было отмечено: «красивая девка» и «гермафродит с лицом скопца». Террористка, которую нежно любящий муж носит на руках. Сестра милосердия. Художница, хладнокровно расстреливающая безусых подпоручиков. Художницей-то она действительно была (или себя таковой считала): в единственной дошедшей до нас собственноручно написанной ею анкете (начало 1919 года) указана именно эта профессия.

Тут во всём – что-то потустороннее, какое-то оборотничество. Встретил путник девушку, а она грянулась оземь и обернулась чудищем. Такова парадоксальная эстетика эпохи. То же самое сочетание гения и злодейства, вещей несовместных, – во всей русской революции, в Гражданской войне. Николай Бердяев справедливо заметил, что русская революция вдохновлялась идеями библейского мессианства и преображения мира на основе всеобщей любви – и ввергла одну шестую часть человечества в дьяволову бездну взаимного истребления. При этом сохранила поэтическую привлекательность. И спустя полвека Булат Окуджава, сын боевого выученика революции, уничтоженного ею, вдохновенно пел: «Я всё равно паду на ней, на той единственной Гражданской…» Искренность этих слов вне всяких сомнений.

Наступил год восемнадцатый, для Маруси Никифоровой и ей подобных – год звёздный. Для всех остальных – год великий и страшный. Маруся во главе анархистского войска примерно в полторы тысячи штыков и сабель. Никакой власти вокруг нет. Империя распалась, в Петрограде жалкие большевики пытаются удержаться на поверхности бушующего солдатско-матросского моря. Ещё ничтожнее, ещё безвластнее – национал-соглашательская украинская Центральная рада. Преображение старого мира в Великую Коммунию идёт стихийно под лозунгом «Грабь награбленное!». Первые славные деяния «Вольно-боевого отряда» товарища Никифоровой – захват Александровска (ныне Запорожье) и Елизаветграда (Кировоград) и утверждение там анархо-коммунистического строя.

III

«Ответь, Александровск, и Харьков, ответь!»