Через 15 минут надзиратель вернулся с сумкой. За ним следовал старший коллега со светлыми коротко стриженными волосами. Первый держал папку, на обложке которой была моя зернистая фотография, сделанная три месяца назад сразу после прибытия в Хайпойнт-Саут. Надзиратель поставил сумку на пол, она не была застегнута, и я заметил внутри что-то металлическое. Вскоре я узнал, что все содержимое сумки предназначалось для того, чтобы ограничить меня физически.
Второй офицер посмотрел сначала на меня, потом на фотографию и сказал:
— Вы подстриглись и, похоже, похудели. Должен сказать, так вы выглядите гораздо моложе.
Я не ответил, и он продолжил:
— Мы проведем досмотр с раздеванием, и очень скоро вы с моими подчиненными будете в пути.
— Встаньте, снимите куртку и положите ее на стул. Затем снимите футболку, — сказал первый надзиратель.
— Очки, черный ремень, часы… Вы должны были оставить часы в камере, таковы тюремные правила, — заревел второй надзиратель.
— Если мне позволено носить их в тюрьме, почему нельзя оставить? — спросил я.
Оба объяснили мне, что заключенным запрещено носить часы во время поездок за пределы тюрьмы, поскольку, если им удастся сбежать, они не должны знать время побега.
— Я считаю это полным бредом, — сказал первый надзиратель, и я понял, что даже люди, обязанные следить за соблюдением тюремных правил, иногда находят их бессмысленными. — Думаю, мистеру Селлу нужно позволить остаться в часах, — продолжил он.
Второй надзиратель согласился. Тщательно обыскав мои куртку и футболку, они нашли лишь ключ от камеры, тюремную карточку и несколько салфеток.
— Я заберу у вас ключ и карточку и положу их в это отделение сумки. Напомните мне вернуть их, когда вернемся. Салфетки можете оставить.
Первый офицер застегнул сумку и скомандовал:
— Наденьте футболку и снимите обувь, носки и штаны.
Я сделал, как они сказали. Каждый из них взял по кроссовке, потряс ее и перевернул. Меня попросили вывернуть носки наизнанку, а джинсы тщательно обыскали.
— Теперь вытяните руки, разведите пальцы и сделайте пируэт, — скомандовал первый офицер, рисуя в воздухе горизонтальный круг правым указательным пальцем.
Я медленно повернулся, и, когда достиг 180 градусов и уперся лицом в стену, надзиратель сказал:
— Остановитесь и поднимите левую ногу так, чтобы я видел вашу ступню.
Мне казалось, что я на уроке балета, только недостаточно ловок, чтобы оставаться в вертикальном положении, не опираясь на стул.
— В этом месте можно легко что-нибудь спрятать, — объяснил он. — А теперь покажите правую ступню.
«Надеюсь, можно сначала опустить левую ногу», — подумал я.
— А теперь продолжайте поворачиваться, пока не окажетесь лицом к лицу с нами, — скомандовал второй надзиратель. — Снимите трусы и потрясите ими.
К счастью, футболка прикрывала пах.
— Ладно, не снимайте их целиком, — сжалился он. — Мы просто должны убедиться, что вы ничего в них не прячете.
Я был благодарен за это, потому что и без того чувствовал себя униженным, стоя на холодном полу без штанов, кроссовок и носков, да еще и с трусами на уровне колен.
— Можете надеть трусы, — сказал первый надзиратель.
Затем мне позволили надеть штаны, носки и кроссовки.
— Теперь опять снимите футболку и дайте нам.
Я сделал, как он сказал, и футболку тщательно обыскали. Надзирателя особенно интересовал воротничок, но оттуда ничего не выпало. Он подал мне футболку, и я надел ее. Второй офицер заполнил несколько страниц бланков. В основном он либо ставил галочки, либо обводил что-то в кружок. Он поставил подпись на третьей странице, второй офицер расписался чуть ниже. Я думал, что меня везут в отделение неотложной помощи, потому что случай срочный, но тюремные процедуры были явно важнее моего здоровья.
Первый офицер поднял сумку, и металлические предметы внутри зазвенели.
— Оставайтесь здесь, я скоро вернусь, — сказал он мне.
Я сел, офицеры вышли. Левая нога болела сильнее, чем раньше. Я отметил, насколько это холодная и грязная комната. Дверь захлопнули и заперли на ключ.
Помещение, где я находился, было очень маленьким. В нем стоял диван, а на стене висел тонометр. Увидев весы, я обрадовался: в последний раз взвешивался примерно четыре месяца назад в Белмарше.
Благодаря тюремной еде я похудел и теперь затягивал ремень на одно отверстие туже.
Я встал на весы и увидел, что вешу 78 килограммов. Тюремные весы показывали вес только в килограммах.
Поскольку я был в кроссовках и куртке, то вычел три килограмма и подсчитал, что всего сбросил около пяти.
Ко мне пришла надзирательница лет 40 с небольшим, одетая в стандартную униформу: белую рубашку и черные брюки. От нее исходил приятный запах парфюма с нотами лаванды. Ее лицо было суровым. Она не стала заводить разговор, и я не посчитал уместным его начать. Мне предстояло провести в компании этих надзирателей несколько часов, и такая мелочь была приятна, хоть я и был всего лишь заключенным.
— Вас пристегнут наручниками к моей коллеге, и мы вместе сопроводим вас в больницу, — сказал первый надзиратель.