Спасти СССР. Манифестация II

Подцепив тапки, прошаркал на кухню. Мамина чугунная сковородка, черная, но вечная, уже не обжигала руки, и я переставил ее на разделочную доску, изрезанную ножом.

– Моя пре-елесть… – любовно проворковал я.

Творожные битки, в меру поджаристые, вспухали пахуче и призывно. А сметана?

«Ага, не съели…» – успокоенный, я достал из холодильника литровую банку, наполовину полную густой белой гущи – ложка стоит.

Обстоятельно подъев сырники, нагрел чаю, и с надеждой потянулся к хлебнице. Поднял эмалированное забрало…

– О, да!

Никто не покусился на вчерашнюю слойку, скромный треугольничек из хрустящего, маслянистого теста, запечатавший вишневое повидло. Жизнь удалась!

– Давно уже… – млел я, прихлебывая чаек. – Еще год назад…

Дождавшись, пока абонент сжует изрядный кусок простенького лакомства, корректно зазвонил телефон.

– Ну, разумеется! – сердито выговорил я, и двинулся в прихожку. – Алё!

– Спишь, да? – агрессивно поинтересовалась трубка.

Стоило мне узнать милый Томин голосок, как досада тут же разрядилась.

– Скажешь тоже! – изобразил я возмущение. – Завтракаю!

– Приятного аппетита! – хихикнули на том конце провода, и тут же преисполнились серьезности. – Дюх, дядя Вадим просил тебя зайти к нему.

– Ага… – вытолкнул я, соображая. – А когда?

– Ну, где-то часика в три… Или в четыре. Сможешь?

– В четыре точно смогу.

– Ну, всё, – бодро откликнулась Тома. – Пока, пока. Ой! А ты когда уезжаешь?

– Пятого.

– Еще есть время! – стыдливо хихикнула трубка, срываясь в короткие гудки.

Смутно улыбаясь, я вернулся на кухню. Задумчиво выхлебал терпкий чай. Дотянувшись до радио, невнятно бормочущего с полки, крутанул ручку, набавляя громкости.

– …Исполкомами Ждановского, Куйбышевского и Октябрьского райсоветов выполнен план по улучшению жилищных условий для инвалидов Великой Отечественной войны, женщин-фронтовичек и семей погибших воинов, – мажорно вещала дикторша. – Более трех тысяч молодых семей переселено из общежитий и домов коридорного типа в благоустроенные коммунальные квартиры…

– Бум меняться? – бодро спародировал я Райкина. – Бум, бум, бум!

Тот же день, позже

Ленинград, Набережная канала Грибоедова

Встречу маклер назначил «У Львов». Только не за Казанским собором, где хищники топорщат золотые крылья, а возле другого мостика через «кэнэл» – напротив Малой Подъяческой.

Именно здесь тусовались желающие съехаться или разъехаться. Пестрели листочками с жирно выведенным «Меняю» фонарные столбы и водосточные трубы, ими обметало стены домов и двери подъездов.

В восьмидесятые сам квартирный толчок «переедет» на Сенную площадь, а пока ленинградцы толклись на набережной у серых чугунных зверюг.

«Своего» я узнал сразу – по «Жигулям» ярчайшей расцветки, не красной даже, а кричаще-алой.

– Андрей? – негромко окликнул круглолицый водитель. – Садитесь.

Я юркнул на переднее сиденье.

– А как вас зовут? – мой взгляд задержался на маленьких, почти женских, но в то же время крепких руках, что уверенно держали руль, потом поднялся на смуглое лицо. Широкие скулы, приплюснутый нос, ицентр притяжения – смеющиеся, чуть с хитринкой глаза.

– Зовите Валерой, – хмыкнул маклер, выруливая на Дзержинского.

– Серьезно? – я с показным скепсисом еще раз прошелся взглядом по его лицу.

– Ну не буду же я вас пытать Буладбаатаром Цыряновичем? Все Валеройзовут, и вы зовите.

– Да ну… Вы на поколение старше. Буладбаатар… – я откинулся наспинку и покатал имя на языке. – Хм. Богатырь… Железный богатырь?

– Ха! – развеселившись, «Валера» задорно хлопнул ладонями по баранке, – вуниверситет не хотите поступать? На факультет востоковедения?

– А что, так можно было?

Маклер непонимающе посмотрел на меня. Я рассказал анекдот, и машину резкодернуло к обочине.

– Да что ж вы так-то… – смог Буладбаатар выдавить из себя через минутусудорожных всхлипов, и с силой провел основанием ладоней по глазам, буквально выдавливая выступившую влагу к вискам. – Да я ж чудомприпарковаться сумел… – он дернулся, оглядываясь в заднее стекло и скаким-то удивлением покачал головой, – чудом… Ками но кисеки…

– Ками… – зацепился я за знакомое слово, – если камикадзе отсюда, то «нокисеки» – это «чудо»?

– «Но» – предлог, – «Валера» резко посерьезнел, – «чудо» будет «кисеки». Асерьезно? Не думали в эту сторону?

Маклер потянул рукоятку ручника на себя, потом мягко, одним пальцемперебросил рычаг переключения – тот совершенно непривычно торчалантенной из рулевой колонки, и мы влились обратно в достаточно плотныйпоток машин.

– А что, – закинул я удочку, – можете помочь? Сколько стоить будет?

«Мне еще девчонок, может быть, устраивать, лишней информация не будет, – мелькнуло у меня. – Не конкретно сюда, конечно, а по рынку таких услуг…»

– М-м-м… – протянул Буладбаатар и задумчиво побарабанил пальцами порулю, – давайте не будем бежать впереди паровоза. Поработаем сейчас повашему запросу, познакомимся… Но так-то да, я могу подвести, особенно там.

– Работаете? – с ленцой уточнил я.

Он покосился на меня в водительском зеркальце.

– Доцент. Средневековая японская поэзия.