Спин

Чтобы отпраздновать запуск, Джейсон принес дорогущую бутылку настоящего французского шампанского.

– Надо было заказывать ВИП-места, – сказал я Диане. – Под открытым небом, прямо перед зданием вертикальной сборки. Потусовались бы с президентом Гарландом.

– Отсюда вид не хуже, – произнес Джейсон. – И даже лучше. Не придется позировать перед фотографами.

– Ни разу не встречалась с президентом, – заметила Диана.

Небо, разумеется, было темным, но по телевизору (мы включили его, чтобы слышать отсчет) говорили о барьере вокруг планеты, и Диана всматривалась в небо, словно могла волшебным образом разглядеть крышку, накрывшую весь мир.

– Зря они говорят про барьер, – сказал Джейсон, проследив за взглядом Дианы. – Ни в одном журнале его уже так не называют.

– Да ну? А как называют?

Джейс откашлялся и ответил:

– «Чужеродная мембрана».

– О нет! – Диана рассмеялась. – Это просто ужас! Так нельзя! Звучит как повод сходить к гинекологу.

– Да, но «барьер» – неверный термин. Скорее это пограничный слой. Вовсе не рубеж, ведь его не требуется преодолевать. Он действует избирательно, пропускает предметы во внешнюю Вселенную, придавая им ускорение. Это скорее осмос, а не ограда, сквозь которую нужно пробиваться. Эрго, мембрана.

– Я уже забыла, каково это, разговаривать с тобой, Джейс. Какие сюрреалистичные ты изрекаешь вещи.

– Тихо! – прикрикнул я на обоих. – Слушайте.

По телевизору дали трансляцию НАСА: в Центре управления полетами обезличенный голос вел обратный отсчет. Тридцать секунд. Двенадцать ракет стояли на своих площадках, заправленные и готовые к полету. Двенадцать одновременных запусков: одно не самое амбициозное космическое агентство как-то заявило, что подобное непрактично и в высшей степени небезопасно, но мы живем в отчаянные времена, а они требуют отчаянных решений.

– Почему им обязательно надо взлететь одновременно? – спросила Диана.

– Потому… – Джейсон замялся, а потом сказал: – Нет, погоди. Смотри.

Двадцать секунд. Десять. Джейс встал и облокотился на балконные перила. На гостиничных балконах было не протолкнуться. На пляже яблоку было негде упасть. Тысячи голов, тысячи объективов повернулись в одном направлении. По последующим оценкам, на мысе и вокруг него собралось почти два миллиона человек. Согласно полицейским рапортам, в ту ночь пропало более сотни бумажников. Произошло два убийства, пятнадцать покушений и одни преждевременные роды. (Девочка весом четыре фунта появилась на свет на деревянном столе с крестообразными подпорками в «Международном доме блинов» в Коко-Бич.)

Пять секунд. Телевизор в комнате умолк. Наступила полная тишина, если не считать жужжания фокусирующихся объективов и щелчков фотооборудования.

А затем океан залило огненным светом до самого горизонта.

По отдельности ни одна из этих ракет не произвела бы впечатления на местных жителей – даже в темноте, – но сейчас мы видели не один огненный столб, а пять, семь, десять, двенадцать. Стоящие в океане пусковые площадки на мгновение проявились во тьме, словно скелеты небоскребов, и тут же исчезли за лавиной испаряющейся океанской воды. Двенадцать колонн белого пламени – каждая в нескольких милях от остальных, но перспектива сжала расстояние – впились в небо и окрасили его ярко-фиолетовым. Толпа на пляже разразилась криками, и звуки эти смешались с грохотом твердотопливных ракет-носителей, набиравших высоту; с пульсацией, от которой сжималось сердце – в крайнем ужасе или исступленном восторге. Но мы приветствовали не только яркий спектакль: могу сказать вполне уверенно, что каждый из этих двух миллионов людей уже видел запуск ракеты хотя бы по телевизору; да, это множественное вознесение было величественным и громогласным, но в первую очередь мы приветствовали его намерение, его побуждающую идею. Мы не просто собирались водрузить на Марсе флажок земной жизни, мы бросали вызов самому Спину.

Ракеты поднимались все выше. (Взглянув сквозь балконную дверь на прямоугольный экран телевизора, я увидел, как похожие ракеты уходят в дневное облачное небо над Цзюцюанем, Свободным, Байконуром, Сичаном.) Жаркий свет на горизонте растекся в стороны и стал тускнеть, когда с океана вновь накатила ночь. Звук изжил себя в песке, бетоне и перегретой соленой воде. Мне казалось, что я чувствую, как вместе с волнами на берег наступает чад фейерверков, запах римских свечей, омерзительный и приятный одновременно.

Тысячи фотоаппаратов щелкали, словно умирающие сверчки. Пощелкали и затихли.

Восторги – в том или ином их проявлении – не стихали до самого рассвета.

* * *

С балкона мы вернулись в номер, задернули шторы, заслонившись ими от опустошающей темноты, и откупорили шампанское. По телевизору показывали новости из других стран. Если не считать французской задержки из-за непогоды, все запуски прошли успешно. Бактериальная армада устремилась к Марсу.

– Так почему все-таки надо было запустить их одновременно? – повторила свой вопрос Диана.

Джейсон долго и задумчиво смотрел на нее, а потом ответил: