Спин

– Потому что нам нужно, чтобы они прибыли в пункт назначения примерно в одно и то же время. А это не так просто, как кажется. Все ракеты должны более или менее одновременно преодолеть мембрану Спина, или же они выйдут в космос с промежутком в несколько лет, а то и веков. Для анаэробных грузов это не критично, но мы готовимся к моменту, когда без идеального тайминга будет не обойтись.

– Лет, а то и веков? Как это возможно?

– Такова природа Спина, Диана.

– Понимаю, но… веков?

Он развернул кресло так, чтобы сидеть к ней лицом, и нахмурился:

– Вот сейчас я пытаюсь осознать степень твоего невежества.

– Я просто спросила, Джейс.

– Будь добра, отсчитай секунду.

– Не поняла?..

– Посмотри на часы и отсчитай одну секунду. Нет, я сам это сделаю. Раз… – Он помолчал. – Вот секунда. Поняла?

– Джейсон…

– Потерпи минутку. Ты понимаешь, что такое коэффициент Спина?

– В общих чертах.

– В общих чертах? Этого недостаточно. Одна земная секунда равняется трем целым семнадцати сотым года по времени Спина. Имей это в виду. Если одна из наших ракет войдет в мембрану Спина лишь секундой позже остальных, она окажется на орбите три с лишним года спустя.

– Да, я не знаю точных цифр, но нельзя же…

– Это важные цифры, Диана. Допустим, наша флотилия вышла из мембраны вот только что, в этот самый момент, – оттопырив палец, он нарисовал в воздухе галочку, – сию секунду; раз – и эта секунда прошла. Для флотилии это три с лишним года. Секунду назад аппараты были на орбите Земли; теперь они уже доставили свои грузы на Марс. Теперь, Диана, это «теперь» в самом буквальном смысле, прямо сейчас. Это уже произошло. С этим покончено. Далее, подожди немного, пусть на твоих часах пройдет минута. Это примерно сто девяносто лет по часам Вселенной.

– Да, конечно, это много, но нельзя же перестроить планету за две сотни лет!

– Итак, с начала нашего эксперимента прошло уже двести лет Спина. Прямо сейчас, когда я говорю эти слова, все колонии бактерий, пережившие транспортировку, уже два века как плодятся на Марсе. Через час для них пройдет одиннадцать тысяч четыреста лет. Завтра в это же время марсианской бактериальной среде исполнится чуть меньше двухсот семидесяти четырех тысяч лет.

– Ладно, Джейс, я поняла.

– Через неделю в это же время – одна целая девять десятых миллиона лет.

– Ладно.

– Через месяц – восемь целых три десятых миллиона лет.

– Джейсон…

– Через год в это же самое время – сто миллионов лет.

– Да, но…

– На Земле период длительностью в сто миллионов лет примерно равен промежутку между выходом жизни на сушу и последним твоим днем рождения. Ста миллионов лет достаточно, чтобы эти микроорганизмы выкачали двуокись углерода из карбонатов в коре планеты, вычленили азот из нитратов, выпростали окислы из реголита и обогатили почву, умирая в огромных количествах. И весь этот высвобожденный цэ-о-два – парниковый газ. Атмосфера становится гуще и теплее. Через год от нынешнего момента мы пошлем еще одну армаду, но уже с аэробными организмами, и они начнут преобразовывать углекислый газ в свободный кислород. Еще через год – или как только нас устроят результаты спектрального анализа планеты – мы отправим туда травы, растения, другие сложные организмы, и когда экология Марса войдет в некое подобие гомеостаза, отправим людей. Понимаешь, что это значит?

– Давай рассказывай, – угрюмо буркнула Диана.

– Это значит, что не пройдет и пяти лет, как на Марсе расцветет человеческая цивилизация. Фермы, заводы, дороги, города…

– Все это можно описать одним греческим словом, Джейс.

– Экопоэз.

– Мне на ум пришло слово «хюбрис». Гордыня.

– Да, меня многое беспокоит, – улыбнулся он, – но меня не тревожит перспектива прогневить богов.

– А как насчет гипотетиков? Их ты тоже не боишься прогневить?

Услышав эти слова, он умолк. Откинулся на спинку кресла, отхлебнул из гостиничного бокала (шампанское уже слегка выдохлось).

– Я не боюсь их прогневить, – наконец ответил он. – Напротив. Боюсь, мы делаем именно то, чего они от нас хотят.

Но объяснять ничего не стал, и Диана охотно сменила тему разговора.

* * *

На следующий день я отвез ее в Орландо, чтобы посадить на самолет до Финикса. За последние несколько суток стало очевидно, что мы не будем обсуждать, упоминать или каким-то образом ссылаться на нашу физическую близость той ночью в Беркширах – накануне свадьбы Дианы и Саймона. Мы признавали существование этой темы, но лишь неуклюжими попытками ее обойти. Когда мы обнялись (самым целомудренным образом) на площадке перед коридором службы безопасности аэропорта, она сказала «я позвоню», и я знал, что она позвонит, – Диана редко давала обещания, но скрупулезно держала слово, – но и прекрасно понимал, сколько времени прошло с нашей последней встречи и сколько времени пройдет до следующей: нет, не времени Спина, но времени столь же бесплодного и разрушительного. В уголках рта и глаз у Дианы появились морщинки – примерно такие же, что я видел по утрам в зеркале.

Удивительно, думал я, с каким тщанием мы превратили себя в людей, плоховато знающих друг друга.

* * *