Старый корабль

Они пили чай, настроение понемногу улучшалось. Длинношеий У с беззвучным смехом перелистывал страницы длинными тощими руками.

— Четвёртый Барин, вот скажи, не странно ли это: для меня читать книги — всё равно что есть, и меня не смущает жирное.

— В любой книге есть два ци — здоровое и вредоносное, — кивнул Четвёртый Барин. — Ты специализируешься на вредоносном.

Бо У что-то промычал и поспешил отвести глаза на страницу. Прошло довольно много времени, прежде чем он снова поднял голову:

— Ещё один славный отрывок. И читается легко. Древние разбирались, что здесь тоже нужна сила духа.

Четвёртый Барин нацепил очки и хмыкнул, чтобы ему передали книгу. Бо У хлопнул себя по колену:

— Вот уж поистине, «если книгам учиться, можно красавицы добиться».

Четвёртый Барин снял очки, хрюкнул носом и засмеялся:

— Недурно цитаты подбираешь.

В неудержимой радости Длинношеий У покачал головой вправо и влево, стиснул зубы и спросил, дрожа подбородком и причмокивая языком:

— Вдова Сяо Куй, поди, извелась вконец? — Четвёртый Барин глянул на него искоса, но промолчал. — Я старше её лет на десять… — снова заговорил Бо У. — Целыми днями читаю книги, читал, читал и вот вспомнил одно выражение.

— Какое выражение? — тут же поинтересовался Четвёртый Барин.

— «Замена огурцом», — выдавил через нос Бо У. Четвёртый Барин замер, а потом расхохотался так, что закашлялся.

— Эх, Бо У, — похлопал он его большой ладонью, — давай, по этой замене и действуй.

Зардевшийся Бо У почесал нос и молча взялся за чайную чашечку из красной глины.

— Ну а с названой дочерью у тебя как? — спросил он, отхлебнув глоток. — Сколько дней не приходила?

Четвёртый Барин тут же перестал смеяться и пристально посмотрел на него:

— Чжанчжан всё же девочка почтительная, не может же она постоянно заставлять названого отца томиться в ожидании? Я её не зову, она сама приходит.

Бо У раз за разом причмокивал языком:

— Это верно, девочка почтительная.

При упоминании о Ханьчжан весёлости у Четвёртого Барина, похоже, убавилось, и он отставил книгу в сторону. Немного посидел, вышел на улицу справить нужду и снова уселся на кан, настроение чуть улучшилось, и он попросил Бо У почитать что-нибудь полегче. По пути обратил внимание на хризантемы, что поставила посреди комнаты урождённая Ван, и вспомнил о слышанных прежде словах богини Цветов в «Цветах в зеркале»[56] о том, как они расцветают. И велел Бо У прочитать ему этот отрывок. Тот нашёл книгу в шкафу рядом с каном и, прочистив горло, стал читать. Начал он с того места, когда Чан Э даёт приказ богине Цветов, чтобы все цветы распустились вместе, и Четвёртый Барин недовольно фыркнул. Затем следовали прекрасные слова богини Цветов, и Четвёртый Барин поднял руку: «Не торопись, помедленнее». Он зажмурился и с удовольствием слушал. Когда прозвучали строки «среди пионов и гортензий чрезвычайно много прекрасных сортов, а разновидностей осенних хризантем и весенних орхидей ещё больше. Каждая ветка, каждая гроздь цветов раскрывается в соответствии с предначертанием — одни раньше, другие позже», он громко воскликнул: «Прекрасно!» Бо У принял эту похвалу на свой счёт и стал читать ещё более старательно. Книга была у него в левой руке, а согнутые друг к другу и поднесённые к краю книги указательный и большой палец правой, словно готовы были в любой момент отскочить. Голова задрана, затылок опущен, казалось, что в любой момент он может покачать в ритм головой, лоб оставался почти недвижным, а затылок чуть двигался. Финальные слова богини Цветов он не мог прочитать быстро, они звучали всё тяжелее, вылетая иероглиф за иероглифом: «Ваши же слова, дорогая Лунная сестра, право, несерьёзны![57]». Последний слог завис, загнутый указательный палец правой руки тут же стремительно отскочил. Потом Бо У положил книгу, взял необычно широкий носовой платок и принялся утирать испарину с головы, лица, загривка и ярко-красной длинной шеи.

Глаза Четвёртого Барина были всё так же прикрыты. Скрестив руки внизу живота, он посидел ещё немного, потом раскрыл глаза, перевёл взгляд на Бо У и тихо вздохнул:

— Поистине замечательная книга, сколько раз коснёшься её, столько ощущений. Дела небожителей заставляют нас, мирян, задуматься, тоже по недоумию своему стать на время небожителями. Ну вот, глянь, Бо У, двое почтенных людей пьют чай, читают вслух книги — разве это не большая удача? Я вот подумал, что ведь хорошо есть, хорошо одеваться, иметь авторитет — всё это счастье. Но добиться такого счастья нетрудно. Это, можно сказать, «грубое счастье». А трудно прийти к невыразимому состоянию духа, находить радость в цветах, каллиграфии, музыке, когда и на душе покой, и нрав уравновешен. Такое обрести непросто, это можно назвать «тонким счастьем». Это разделение счастья на «грубое» и «тонкое» можно сравнить с пятью основными продуктами[58], лишь если в пищу идёт и «грубое», и «тонкое», можно обрести долголетие. Мы вот взрослеем, проживаем жизнь тысячью хитроумных способов, но чего можем достичь? Уже не один десяток лет размышляю, и мысли неизменно обращаются к этому…