С одной стороны, нельзя делить ложе с чужой женой – таким образом ты вторгаешься в чужую тайну, как слон в посудной лавке. Ты разрушаешь чужие жизни на каком-то тонком мистическом уровне. А если женщина не занята, она свободна, она ничья, то страх сойтись с нею – это именно страх ответственности. Это же не пиджак – одел его на себя, походил в нем, он пропитался твоим запахом, согрелся от тебя – потом ты его снял, повесил на крючок в прихожей и одел другой пиджак. Потом этот снял, надел третий. Или носок, например – он протерся на пятке, и ты его в мусорник выкинул.
Люди – это не носки и не пиджаки, и «смесившись» с человеком, надо находиться в сознании свершившейся великой тайны.
Поэтому многие юноши, имеющие совесть (а такие юноши есть), говорят: «Я боюсь близких отношений!» Они боятся сблизиться с девушкой, потому что девушка быстро привязывается, потому что девушка быстро начинает строить какие-то замки в голове. Она – архитектор будущих замков. Он ее только раз до дома проводил, она уже вечером, накрывшись до носа одеялом, построила архитектурный проект будущего замка – «где мы поставим холодильник», она уже знает. А юноша еще ничего такого и не думал, он просто совершил некое микро-джентльменство – проводил девушку до дома, и все. Потом он чувствует от нее какое-то желание большего. Она уже предъявляет какие-то претензии на него, а еще ничего не было. И тот, кто имеет совесть и страх Божий, он боится чего-то большего с этой девушкой, потому что она не очень здорова – она не понимает, что еще ничего не было, ты не имеешь права предъявлять претензии. А вот если бы было – так она бы просто истериками замучила человека, угрожала бы суицидом и так далее.
Это очень большая тайна – близость, поэтому ее надо бояться, потому что потом ты уже что-то обязан. Близость совершилась, и ты – обязан. И ты – обязана.
Но с них, кстати, здесь иногда тоже, как с гуся вода. А в мужчину это «вкоренено» – он должен теперь за нее как-то отвечать. Поэтому боится лишний раз связаться с кем-то. А уж связавшись, он чувствует ответственность, обязанность.
А уж бросать беременную от тебя женщину – это совсем худо. Зачем спал? И как теперь жить дальше? Как теперь спать будешь с этими мыслями?
Почти восьмидесятилетнюю соседку бьет и всячески унижает ее сын. Как быть с таким человеком, можно ли применить силу, разумеется в меру?
– Я не знаю, есть ли у Вас эта сила, чтобы обуздывать пьющего сына 80-летней женщины. Но для этого есть сила у милиции. Вы можете писать заявление. Вы должны прореагировать, конечно, чтобы ваша совесть была чиста. Но я Вам печальную вещь скажу, как правило, когда приезжает милиция и спрашивает: «Кто здесь старуху бьет?», старуха отвечает: «Не троньте его, это сынок мой, он любит меня, не верьте никому, мы живем душа в душу, я люблю его, он хороший». Также часто поступают жены пьющих и бьющих их мужей. То есть, домашнее насилие отчасти провоцируется, отчасти защищается и «крышуется» самими насилуемыми. В особенности, когда ситуация с матерью и сыном. Матери редко любят своих сыновей по-спартански: «иди на войну и живым не возвращайся, если твои братья погибли – погибни вместе с ними, мне нужен сын, а не трус». Такого воспитания у нас почти нет, поэтому матери воспитывают эгоистов.
Почему не женат этот мужик, который бьет восьмидесятилетнюю старушку-маму? Он не женат по целому ряду причин. Я попробую угадать одну из них: потому что мама до старости кормит его со своей пенсии. «Сынок, зачем тебе какая-нибудь стерва дома, у тебя такая хорошая мама. Я тебе рубашку поглажу, борщиксварю, вот тебе тыщенка на пивко». Поэтому они вырастают инфантилами подъюбочными, которые ничего в жизни не делают с толком и с пользой. Мамы являются спонсорами сыновнего безделья, спонсорами сыновнего пьянства, адвокатами их безбожной жизни, препятствием на пути к женитьбе, матерями инфантилов и паразитов.
Мамы сплошь и рядом таковы. Они продолжают их любить своей не критичной любовью. Иногда, просто, чувствуя угрызения совести, терпят побои на старости, потому что понимают, что это они их так воспитали. Плод чрева твоего бьет тебя на старости! Такие вещи случайно не бывают. То, что в тебе зачалось, то, что ты грудью кормила, тот, кому пела колыбельные, кого причесывала и в школу отправляла в чистом костюмчике – это существо бьет тебя, когда тебе восемьдесят лет. Это не бывает случайно. Это ты воспитала так его. А где его братья и сестры? Где его старший брат, который сдержал бы своего младшего сумасшедшего? Или младший, который сдержал бы старшего? Может быть, мамочка их загладила? Трех – загладила, одного – родила. И теперь это одно ее избивает. Всегда есть какая-то история за спиной, есть свой «бэкграунд», есть свой пыльный чулан с тайнами. Там есть какая-то тайна.