СТАТУС-КВОта

– Мой вам совет, Борис Арнольдович: сыграете в Израиле, потом бросайте гастролерство. Вы будете, как пианист всю жизнь плестись в хвосте талантов и рано изойдете желчью. Вам это нужно, как спросила бы Скворцова? Беритесь за перо, Гусинский. У вас отменное чутье на исполнителей и дар муз. критика-эксперта. Здесь обретете деньги и признание. И «Цельсий, 42» это позволит: уменьшится количество нудной возни с гастрольным аутсайдером Гусинским. Это, во-первых. И, во-вторых, попробуйте заполучить Ирину в жены: терпением и бескорыстью. Запомнили? Терпением и бескорыстью. Все остальное с ней не сработает. Скажите ей: я с нежностью к ней отношусь. Но никогда не буду рядом. А лучшей пары, чем Гусинский, ей не найти.

«Пи-пи-пи-пи» поставила четыре точки трубка и умолкла.

…Душа и плоть Гусинского, чуть различимо источали эманацию. Так, расслабляясь, потрескивает и испускает остаточный эфир аккордов натруженный рояль: после концерта.

Борис Арнольдович оглядывал себя, свой номер, вбирая заново надежную добротность распахнувшейся отсюда перспективы. Он ощущал с щемящей благостью и облегчением рояля: на нем только что блистательно сыграли.

В нем вызрело и потрясло щемящей новизною откровенье: в этой стране, оказывается, обитают не только троглодиты-Гмыри и Щебелиновские твари!

ГЛАВА 22

Война обрушивалась на Жукова неподъемной ответственностью. Немец пер на медведя – СССР с жизнерадостным и самоуверенным любопытством молодого волка, коему уже удалось придушить и схарчить без особых хлопот с десяток хомяков, сусликов, а так же лосенка и косулю. Закованный в броню танков, немец был оснащен неисчислимым запасом самолетов, бомб, снарядов, пуль – всем тем, что рвало и кромсало тело славянского колосса, без малейших признаков жалости иль сострадания. В сердцевине этой ощетиненной огнем машины с самого начала чувствовался хищный, хладнокровный разум какого-то иного, нечеловеческого вида. И недавний крестьянский конник-красноармеец Жуков, втянутый Кремлем за уши в генералы и посланный защищать Россию, стал постигать суть чужих замыслов. И все чаще противопоставлять им свой, корневой, дремавший в его хромосомах навык воина – оратая.

Так уж получилось, что это удавалось ему лучше других. И крепнущая близость к Сталину, их общая приверженность стратегии «Лес рубят – щепки летят», все большая нужда партийного вождя в Жукове, позволяли Георгию все настырнее настаивать на своих решениях и даже повышать голос на непогрешимого Отца народов. И не просто повышать, а орать на него с площадным матерком в присутствии Тимошенко, когда узнав о сдаче Минска 29 июня Сталин явился в наркомат обороны вместе с Берией и заявил, что надо расстрелять Жукова за это. Тогда и взъярился командарм, которого не послушался Вождь за месяц до войны.

– Расстрелять меня? Прос…ли наш первый удар! Теперь сюда явились виноватых искать? Забыли, что я предлагал 15 мая? Упреждающим ударом атаковать немецкие войска, пока они были в стадии развертывания! Детально, поэтапно, подробно предлагал! Вот этот вот очкастый вас за фалды держал, верещал от страха, а вы поддались! Пробздели тогда, не послушались – теперь не х…сопли распускать!

– Ты как с нами разговариваешь!? – визгливо, содрогаясь, стоял на носках Берия, тряс кулаками.

– Вон отсюда, гнида! – выцедил Жуков, готовясь вызвать охрану и вышвырнуть вот этого скунса в очках. И чуя сметающую, готовую пойти вразнос правоту командарма, развернулся и вышел молча вождь, волоча за собой визгливую, очкастую тень свою, которая всю дорогу до Кремля верещала о немедленном аресте Жукова и Тимошенко.

И лишь в кабинете дал себе волю Сталин, позволил выплеснуться бешеному гневу:

– Закрой рот, хорек! Арестовать их?! Воевать с Германией, оборонять Россию ты, что ли, будешь своей толстой жопой?! Пошел вон, без тебя тошно!

Не за годы – за недели, мучительного, рвущего душу отступления становился генерал Жуков истинным полководцем, постигая полынно-горькую науку битого, за которого всегда давали на Руси двух небитых.

Именно эта наука, инстинкт «битого» стал подсказывать ему зимой 41-го, что Москву не удержать. После того, как он опять уступил Сталину, шарахнул по немцам шестнадцатого ноября контрударом всего Западного фронта – тупым, неподготовленным заранее, обреченным на провал, против которого восставал всеми силами. Как предвидел, так и получилось: распылил и истратил много сил практически зазря, оставив перед немцами сопленосую рать курсантов НКВД и ополченцев – необученную войне, пачками умирающую бедную «говядину».

После чего змеёй сосущая опасность стала наваливаться и заявлять о себе не по дням, а по часам. 21 ноября немцы заняли Узловую и Сталиногорск. 23-го – Клин. 26-го перерезали силами третьей танковой дивизии железную дорогу и шоссе «Тула – Москва». 29-го перекрыли канал Москва – Волга в районе Яхромы.