Жуков просил, настаивал, рычал в негодовании, требуя обезопасить и защитить Кавказ московскими резервами. Не вышло. Через три месяца, взяв Севастополь и намотав на гусеницы ошметки рахитичного сопротивления в Предкавказьи, Гудериан стоял на Тереке – перед нефтеносными линзами Кавказа. А три гестапо – абверовских спирохеты: Осман – губе, Ланге и Реккерт, имея в подручных жидо-чеченского мозговика Исраилова, уже намертво склеивали чеченцов, ингушей, балкарцев в единую Пятую колонну со своей НСПКБ (Национал-Социалистическая Партия Кавказских Братьев), реализуя тем самым трехсотлетнюю мечту Турции и Шамиля. Они не подозревали, что горцам уже приготовлена директива за подписью Гиммлера и Розенберга о стерилизации взятого Кавказа от чечено-ингушских абреков – как ненадежных и неспособных покорно встроиться в концлагерную схему кавказского протектората.
Все было сцементировано Листом, Клейстом и Руофом в тот вечер, перед завтрашним рывком через Терек – к Грозному и Баку. Все было просчитано: от восстания Пятой колонны в горах, которую бездарно профукали замы Берии на Кавказе Кобулов и Меркулов – до собранного уже, но пока притопленого понтонного моста через Терек, готового принять бронетехнику, рвущуюся к Грозному. Ставка на победу была как никогда велика, ибо Гитлер, сидевший на синтетическом, паршивом бензине из рурского угля, сказал: «Если я не возьму нефть Грозного и Баку, я вынужден буду заканчивать войну».
И Жуков сознавая грядущую, почти неизбежную потерю Кавказа и европейской части страны до Урала, все чаще думал уже о второй фазе войны – за Уралом.
Но именно в эту ночь опять сработало Нечто или Некто, неведомое и непостижимое – как под Москвой в 41-м. Оно сделало свой гениальный, изящный ход в противоборстве тевтонов и славян. Ход, не влезавший ни в одну военную доктрину, ход – выверт сколь издевательски скабрезный, столь и блестящий по эффективности.
Все было готово к завтрашнему восстанию на последнем обильном ужине в горных Гехах – в сакле у повстанца Атаева. Там восседал полковник гестапо, дагестанец Осман-Губе, глава НСПКБ Исраилов, его наставник мулла Джавотхан Муртазалиев – старая антисоветская гюрза, у которой выбили еще не все зубы.
Героем и любимцем застолья был командир отряда Шнитке. Восьмипудовая рыжая бестия, штурмовик – десантник, снайпер и штатный юморист, смачно употребив до этого жареную баранью ляжку, две пиалы чесночной шурпы с жиж-галнышем(баранина и галушки в чесночном бульоне – чеч.) был в отменном настроении. Все ждали чая на горных травах, забеленного овечьим молоком. Пиалы с ним внесли на трех подносах сын хозяина сакли Нурды, его жена Лейла и мать Нурды.
И Шнитке, дождавшись их, сотворил в присутствии старшего офицера Османа-Губе свой коронный номер. Внезапно и необъяснимо забыв все инструкции и правила поведения с горскими туземцами, которые вбивали в него и которые он сам до этого вбивал в своих штурмовиков, Шнитке наставил два пальца на юного джигита Нурды с женой и сказал:
– Ти есть советский пандит. Я тьебя стреляй – пу!!
И спрессовав в тевтонской утробе скопившиеся газы, белокурая бестия толкнул их залпом через задний клапан. Раздалось долгое и оглушительное «Пр-ррр!». На утробный треск под ефрейтором срезонировала массивная, до звона высохшая скамья чинары, из коих делают в горах дечик-пондур (струнный инструмент). Отчего немецкий залп стал гибридом фауст– патрона и газовой атаки.
Лейла ахнула, выронила кипяток себе на ноги. Мать Нурды, бросила поднос и, закрыв лицо руками, выбежала из сакли.
Нурды, белея на глазах, слушал слитный жеребячий гогот зондер– команды: двуногих свиней в человечьем облике. Он выхватил кинжал и метнулся к Шнитке. Успел вскользь полоснуть его лезвием по горлу, но не добить: его перехватили, свернули локти за спину и в полминуты отбили ему почки, печень и превратили в фарш лицо.
Гневный рев гестаповца и выстрел в потолок оборвали казнь туземца. К полуночи Нурды скончался в катухе на соломе. Мулла Муртазалиев проклял немцев и Исраилова заодно, после чего ушел держать Холбат(уход от мирской жизни, пост, молитвы) в пещеру.
К утру весть о случившемся разнеслась по горам. И тщательно сбитый, нафаршированный оружием многотысячный организм зондер-абреков стал непостижимо быстро разваливаться и распадаться на разрозненные, и уже не страшные Советам клочки.
Чеченцы, прихватив немецкое оружие, таяли и исчезали в аулах и горных схоронах.
Спустя три часа после убийства Нурды, в пять утра на Тереке стал всплывать понтонный мост. Вода, вытесняемая сжатым воздухом из секций, бурлила серым кипятком фонтанов над терской гладью. Над ней уже плыл сизый выхлопной дым от заведенных в притеречном лесу танков.