СТАТУС-КВОта

И еще раз хлыстом стегнул из памяти Ротшильд: «Большая честь для Ники разводить с ним цирлих-манерлих!».

Вошла царица Александра. Вошла и стала слушать.

– Государь, история загнала нас в ловушку! Я понимаю ваш гнев… но из этой ловушки есть лишь один, европейского покроя выход! Конституционный! Только так можно выпустить пар из ныне перегретого котла. Либо он взорвется!

– Либо…его взорвут, Витте? – Брезгливо осадил царь. – Вы не столь давно в кресле премьера, но уже усвоили язык ультиматумов своему императору! Я не обещаю вам подписи на этом документе и более не задерживаю вас.

И вновь перед Витте высился монарх. Пружинистая стальная решимость рода Романовых нацелилась в премьера дулами зрачков. По синусоиде мотало государя: от гнева и монаршей воли – к упадку сил и безвольной сдаче принципов. Теперь то нужен главный козырь, иначе все сорвется, сейчас и здесь, сию секунду нужен!

– Государь! Казна, почти пуста. Без денег мы не в состоянии сдержать бунтовщиков. Два дня назад я завершил объемные, иному непосильные труды: финансовые круги Франции согласились дать нам заем в тридцать миллионов франков. И я не заслужил такого отношения ко мне!

Сработало. Царь опадал решимостью. Все усилия самого монарха, все связи с европейскими финансовыми кругами доселе завершались пшиком. Европа с хладным любопытством, но чаще со злорадством, наблюдала за конвульсивным дерганьем России, распятой на эшафотах бунтов и терроров.

И вот подарок Витте, нежданный, несущий саму жизнь, продляющий ее. Царь сморщивался проколотым шаром: истекала монашья воля, а с ней и чувство самосохранения. Перед премьером стоял измученный невзгодами и рано постаревший барин. Он примирительно и грустно усмехнулся:

– Вчера, да и сегодня во дворце день истерик: вдовствующей императрицы, премьер министра…поезжайте, Сергей Юрьевич, добудьте мир у японцев для империи. Я смертельно устал. А там, Бог даст, получим ваш кредит…

– Я немедленно отбываю в Портсмунд, государь.

Витте уходил, он выиграл визит. Хотя не он, а Ротшильд. Он лишь сыграл по нотам, написанными финансовыми мизгирями.

«Но ноты нотами, а надобно еще умение играть! Ай, Витте, ай да сукин сын!»

Он уходил, бурлящий возбуждением, оставив за спиной выжатое существо, чья коронованная глава был подушкой, куда стала втыкать иглы истерического гнева супруга. Бессильная горечь от кучерской бесцеремонности Витте бушевала в венценосной супруге.

– Как он с тобой разговаривал?! Я больше не выдержу, это предел! Варварская страна! Здесь премьеры смеют диктовать монарху! Ники, мое терпение кончилось…Я ненавижу все, эти туманы, эту грязную, ненасытную толпу у трона…Этот вечный страх!

– Алекс, успокойся, – понуро мял ладони за спиной супруг.

– Что ты можешь изречь, кроме этой затертой и пошлой фразы? Я никогда здесь не успокоюсь! Ники, мы едем назад, в мой Фатерлянд. В Гессинг, в замок Фридберг. Отец примет нас.

– Алекс, страх не должен затмевать наш разум.

Они не видели как появились за спиной фрейлина Вырубова с Распутиным. Он все услышал. И обостренно, волчьим нюхом впитал все содержание истерики царицы. Дернув Вырубову за рукав, остановил ее. Стал слушать дальше.

 – Мой разум говорит мне: я никогда не буду здесь счастлива. Все беды обрушились на нас в этой дикой Московии! Здесь рожден в муках и мучается болезнью мой сын! Уже нет сил выносить его страдания. Я возвращаюсь. Надо собрать чемоданы. Где Вырубова?

Обернулась и увидела фрейлину… с незнакомым старцем. Продолжила, не сводя глаз с него:

– Анна! Мы едем в Германию, там спасение наследника трона. рожден в муках и мучается болезнью мой сын! Уже нет сил выносить его страдания. Я возвращаюсь. Надо собрать чемоданы… кто с вами, Анна?

Подпитываясь вампирически отчаяньем венценосной, мозг Распутина кипел от бешеных усилий все осмыслить и приспособить к собственной задаче-цели. Нахлынуло решение: здесь нужен рык жреца, провидца, нанизанный на гипнотический шампур. Поймать всю взвинченность царицы и сунуть сию каленую болванку в воду – чтоб зашипело и рвануло паром, окутало и обожгло мозги. И делать это по-мужицки!

– Почто бросаешь мужа свово, жена слабая и лукавая!? Не по Божески это, неладное замышляешь! – рявкнул, выставил лопатой растрепанную бородищу Григорий.

– Кто…это?! – ахнула в растерянности царица.

– Святой старец Григорий Распутин, матушка императрица. Вы просили о свидании с ним, – прошелестела Анна полуобморочно.

– Каково одному инператору трон на загривке держать-то, инперию сохранять, ежели венчанная половина его фордыбачит, в бега ударяется! – Дыбился медведем старец над царицей. Вздел руки, обратился неистовым ликом к небу: – Ты царицею миропомазана на царствие русское! Богом помазана! Так и будь при царствии! Грех тяжкий за чемоданы хвататься ныне! Проклянет тя земля наша, окропленная вчерашней кровью невинной!

– Сил уже нет, отец Григорий…царевич в болезни гибнет, – дрожало рыдание в оцепеневшей царице.

– Веди! К царевичу веди!