СТАТУС-КВОта

– Немного? Нам уже негде повернуться: твои клыки, твой детородный орган, а главное – твой ген от Сим-Парзита заполнили пространство корабля. Еще немного и Ковчег затонет от твоей нагрузки.

– Тебе не нужен лишний раб, готовый убирать навоз, ухаживать за птицей и скотом? Я, так и быть, согласный на такое!

– В Ковчеге нет рабов. Твое предназначенье в жизни – плодить и насаждать паразитизм и рабство. Они должны остаться здесь, по эту сторону Потопа и не прорваться в будущее. Прощай.

Он уходил. И Ич, вцепившись взглядом в Садихена взмолился фистульной, иступленною мольбой:

– Ты должен помнить воды Нила: они нас омывали! Нас освещало единое светило Ра. Мы, хабиру, как одна семья, вдыхали запахи лепешек опресноков и жертвенных ягнят на очагах.

– Я помню воды Нила. В них лопались глаза и перепонки ныряльщиков, ты загонял их за ракушками на глубину в сорок локтей. А запахи от мяса и лепешек из твоего дворца терзали ноздри некормленых рабов, сидящих в клетках. Их кожа сожженая солнцем, была иссечена плетьми твоих надсмотрщиков. Вставай.

– Я никому здесь не мешаю…

Он пискнул и замолк: рука учителя, схватив у горла тунику Адама, бешеным рывком дернула его иссохшую плоть вверх. И развернув ее, поволокла к борту. У борта Ич почувствовал: железное колено, поддев под зад, подбросило его божественные мощи, а длань учителя, предав инерцию тычку, швырнула их за борт.

Соленая, с тухлятиной, вода сомкнулась у него над головой. В орбиты выпученных глаз Адама впаялось жуткое видение: подводный закругленный корпус корабля (к просмоленным доскам уже успели цепко припаяться колонии ракушек) уходит от него. Он удалялся неторопливо, безвозвратно, оставив беззащитность людского тельца наедине с иссиня черной бездной, мерцающей над ними.

ГЛАВА 63

В восемь сорок, по московскому, из под Варшавы поднялся военный самолет, ведомый Васильевым. Взял курс на Москву. В самолетном сейфе лежали пять кейсов с пленками.

Левин, получив известие об этом, зашел в камеру, сказал Сахаровскому:

– Пока нас все устраивает, товарищ Цукерман. Мы встретим самолет с кейсами, и вы поедете все спать. Пардон, мадам, за то, что напугали. Ваш Леня наверно любит кушать шоколад? Мальчик, возьми себе плитку.

Он вынул из кармана плитку шоколада и протянул подростку. Тот дернулся от Левина, прижался к матери: в него уткнулись бледно-серые зрачки отрытого из преисподней мертвеца с засасывающей магнитностью гадюки. Левин усмехнулся, положил плитку на дубовые доски стола – рядом с хромированным тесаком, на лезвии которого, в канавке, запеклась багряно-черная полоска. Вышел, отправился поспать час-другой в дежурную комнату отдыха.

Гордеев позвонил дежурному Лубянки через час, сказал:

– Будите Левина.

Спустя минуту тот доложился в трубку:

– Полковник Левин.

– Бери оперативников и самолет, два фирменных венка от нас. В Грозном похоронишь Белозерова с салютом. Потом повяжешь без шума Пономарева с его шоблой. Там же на месте в подвале белозеровской конторы прижмешь Гульбаева: куда запрятал кинопленку. С ней возвращайся. Получишь генерал-лейтенанта. И займешь место Сахаровского. Пора иметь своих на всех местах.

Зюсс – Суслин, напитавшись информацией от Гордеева, надел калоши, шляпу, серый макинтош и вышел в сад. Сел на скамейку напротив гаража, где гибкий и бесшумный порученец внедрял свирепо-черный блеск в намытое и так лоснящееся тулово машины. Он обладал незаменимым свойством: каким-то образом ловить малейшие сигналы партайгеноссе любой частью тела. И поднятый Зюссом палец немедленно становился сигналом к действию, даже стоящего к нему спиной водилы.

Над дачей зыбко и студено колыхалась кисея тумана. Зюсс выезжал на работу в одиннадцать (не изменяя сталинской привычке). Осталось ждать двадцать минут. И мозг, включившись в аналитическое действо, отсеял малые заботы от главного события: ЯК-40 с кейсами и пленками пересек границу Польши, возвращается в Москву. Левин направлен к Чечне. И вероятность нахождения им кинопленки при Гульбаеве – под девяносто девять процентов. Процент вполне приличный.

Микрохаос, замешенный на бунте в его Империи, практически задавлен. Теперь наращивать усилия и проламывать соцбытие масштабностью дыр. Выискивать по закоулкам на кухнях и сортирах русский шовинизм. Душить его и гнобить в газетах и журналах. В стране закопошились националистические черви, сплетаются в их сучью «Русскую партию». Отслеживать, травить всех этих Ганичевых, Шевцовых, Шафаревичей, Глазуновых, Вучетичей, Софроновых, Солоухиных, Куняевых. Не давать им дышать, пусть задыхаются в беззвестности. Подкармливать и холить дисиденство. И пусть при этом верещат об удушении «свободы слова» и преследовании евреев.

Поднять на пьедестал Любимова, с его осыпаной перхотью Таганкой, с его кукишем в режиссерском кармане. Еще надежней обложить загонщиками и клопами спящего в свой дачной берлоге медведя Жукова, ни в коем случае не выпустить его писанину-мемуары за рубеж, успеть задавить здесь.