СТАТУС-КВОта

– Ты чем-то разозлил его. Он раздерет в клочки их парус.

– В твоем кошачьем черепке мозгов – как у меня в заду, – отшил предположение Адам, сосредоточенно поднимаясь на карачки – зачем я, полудохлый и несчастный, зачем я буду злить такого всемогущего и доброго Владыку?!

Он утвердился на карачках и стал вставать на дрожащих своих ходулях. Встал, выпрямился. Океан угрюмо и покорно держал его, Адама – первочеловека. Чью жизнь в последние три дня уж многократно готова была заглотить утроба Нави.

Корабль гнало к ним кормой вперед. Всполошенно метались вокруг мачт матросы с Садихеном.

Адам пошел навстречу. Елозили и разъезжались ноги. И он, не вынимая ступней из воды, стал их передвигать тягучими скользящими шажками.

Катил пологие, тяжелые валы безбрежный океан. Вокруг распахнуто сияла ртутным блеском ширь. В нее впаялась там и сям вздутая, гниющая плоть. Она подергивалась, вздрагивала, колыхалась. Бессчетное число Божьих созданий, раздавленных гибельным катком воды, стали пиршественной снедью для барракуд, акул и прочей хищной твари. Солено сжиженной могилой стала KI волею Создателя, произведшего прополку бытия от человечьих сорняков.

Корма Ковчега была в нескольких шагах, когда разнузданный ветрище стих над океаном и паруса обвисли. Смотрела на идущего Адама с палубы команда корабля: в глазах их плавился ужас.

Адам вцепился в борт. Задрал на него ногу, перевалился. Встал. Под кожею подошв шершавой, теплой твердью распластались доски. Они струили в Ича флюиды жизни, напитывали мозг и тело причастностью к богам: ко всемогущей силе AN-UNA-KI. Над головами с шелестом взвихрили воздух два крыла: на мачту сел кошко-ворон, стал умащивался в корабельном бельэтаже, готовясь смаковать предстоящее зрелище.

Напрягшись, выдавливая из себя мучения пяти последних суток и многократное прощанье с жизнью, Ич закричал гневливо, сладострастно:

– Вы, грязные вонючие скоты, помет от случки ишака и сучки! На колени!

Неодолим и жуток был приказ ходящего по океану уродца с четырьмя резцами, клыкасто выпирающими изо рта. Матросы опускались на колени и утыкались лбами в палубу. Но Садихен стоял. Адам ткнул в него пальцем:

– Ты спустишься к моему потомку Ною, и позовешь его сюда. Я плюну ему в морду. Потом ты принесешь пожрать и приведешь ко мне трех его самок. И эти три вот здесь, на палубе возьмутся ублажать меня…

Он не успел закончить. Метнувшись к борту, схватил учитель-штурман торчком стоящий A-PIN-KUR.

Нацеленное в орущий рот оружие, чей луч мог рассекать скалу на расстоянии в полтысячи локтей, готово было выхлестнуть наружу иссиня-голубое жало, когда в уши ударил раскатистый и мощный треск над головами. Перед Садихеном вонзился в палубу сияющий зигзаг. И тотчас полыхнули доски, лизнув гудящими языками его ноги.

Отпрянув, он метнулся к борту. Схватил висящий на тросе брезентовый хурджин, метнул его за борт и, зачерпнув воды, плеснул на языки воды. Опало, зашипело пламя. Вынырнул из люка, взметнулся над палубой Ной – Атрахасис. Увидевши Адама, застыл. Спросил у Садихена:

– Почему он здесь?

– Он канул в океан, и тот, испробовав потомка симпарзита, стошнил. Не проглотил, а выплюнул его обратно.

Взмахнул крылами ворон на мачте, разинул клюв, изрек чужим, верховно-властным голосом Энлиля:

– Вы двое позволили летать и подарили жизнь пернатой твари. Но воспалены желанием отнять право на жизнь у первочеловека.

– И это будет сделано, – ответил Ной, ответил разумом и голосом Энки.

Зависли над ристалищем Ковчега, схлестнулись в противостоянии два родственных, верховных анунака.

– Вам это не удастся, пока над ним простерта моя воля – сказал, переходя на деванагари, Архонт Энлиль.

– У брата моего нет дел на KI, кроме охраны выродка с бобровыми зубами? Но стоит лишь тебе на время отлучиться, как тот окажется вновь за боротом. Иль в клетке льва. Иль в трюме упадет на головку потомка аскариды вязанка дров для очага. Тогда я, так и быть, пролью слезу над бездыханной протоплазмой моего творения. Ну, что? Ты остаешься здесь, чтоб сторожить уродца?

Они общались на языке богов между собой, и передатчики их диалога Ной – ворон, отдав Верховным в услужение языки и глотки, застыли, костенея телом: безумным и стеклянным блеском отсвечивали их глаза. Адам лишь заморожено внимал обоим: не понимая, сознавал – шла схватка двух Архонтов за него: оставить жить иль истребить.

– Ковчег набит бессчетным множеством скота. Он ест и гадит. Кормить и убирать за ним – тяжелый труд. Вам разве повредит пара лишних рабских рук? Адам здесь будет делать все, чем заняты рабы.

– В Ковчеге нет рабов. И, более того, отсюда изгнаны и паразиты. Я отобрал живые существа из лучших. Они стерилизованы и выскоблены мною от гельминтов. Здесь обитает лишь элита био – классов. И ты вдруг требуешь, чтобы я внедрил в стерильный симбиоз отборных видов вот эту омерзительную аскариду – на двух ногах и с вечно воспаленным членом, в чьих генах суть паразитизма? Ты получил от нас достойное изделие, в ответ на воровство моих LU-LU.

– Я это помню. Оставь Адама. Он… дорог мне. Как первенец.