СТАТУС-КВОта

Энки был изумлен: брат попросил его?! Он никогда еще не опускался до просьб. Назначенный отцом ANU правителем Нибиру и земли Энлиль всегда парил в верховьях изреченных приказаний.

– Я видел, что сотворили с будущим Египтом потомки Ича: с Египтом, с Ханааном, с Китроном и Наглолой, с Содомом и Гоморрой, с Азивой, Хелвой, Аккой, с Вефсамисом и Бефанафом. Везде, куда внедрялись адамиты, там воцарялась кровь и рабство, насилие, разврат, обман и голод. Там поселялась в каждом доме нищета и страх. Там чахли дети, там торговали своей плотью из костей и кожи матери. И ты, Энлиль все это поощрял и покровительствовал Ич-Адаму.

– Ты меня видел там?

– Да, видел. Ковчег – конструкция и замысел асуров. И замысел тот воплощен мной и Ноем. Корабль сооружен, как фильтр для всех паразитарных адамитов. Адам не должен просочиться сквозь Потоп.

– Ты не асур и даже не гиперборей, чтобы прорвать тысячелетниепласты времен тараном озарения. Как ты мог видеть?

– Мне помогли создать машину Мегсинта. Он примитивен рядом с разумом атланта Полифема. Но позволяет заглянуть вперед на тысячелетия.

– Ты видел там… хаос и разруху? Их сотворило семя Ич-Адама – его потомки, племена Хабиру. Но семя копится и извергается семенниками. И если удалить их…

– Ты предлагаешь нам кастрировать Адама? – вторично удивился брат.

– Пока Адам на корабле – надзор за ним излишен. У нас с тобой достаточно других забот.

– Но плавание и дрейф по океану закончится высадкой на Арарате.

– Тогда и сотворишь кастрацию. Оставь Адаму жизнь. Я не встречал еще создания, которое цеплялось бы зубами за нее с таким находчивым упорством Он даже умудрился надуть меня, сыграв на самолюбии бога, когда я прекратил всю помощь прохиндею.

– В Ковчеге двое верховодят, сохраняют Лад: Ной-Садихен. Адам разладит бытие Ковчега, он гений разрушения.

– Две плети в их руках и наше разрешение хлестать раба поставят все на место.

– И ты готов обрушить на мутанта эту участь?

– Она – есть бытие. Которая всегда заманчивей небытия.

– Мне нечего сказать впервые за века. У Богумира в Киммерии, у Ария-Оседня в Руссколани смерть была и будет желанным предпочтением неволи, рабству.

– Хвала Создателю, здесь все наоборот. И в этом – равновесие земного мироздания. Ты ведь хранитель «СТАТУС – КВО». Так пусть решат судьбу Адама те, кому навязываем этого урода.

На мачте встрепенулся, вздыбил перья ворон. Стал изрекать непререкаемую жесткость компромисса, созревшего в итоге стычки братьев:

– Совет двух братьев, Энки – Энлиля завершен. Решение по Адаму мы оставляем капитану. Ной, Садихен, готовы ли вы взять рабом Адама – для самой грязной, унизительной работы? Любое неповиновение раба, попытка что-либо оспорить должны караться плетью, голодом, любым иным жестоким наказанием, которые сочтете нужным. В конце скитаний в океане, когда Ковчег причалит к любой тверди, раб должен быть кастрирован.

Готовы ли вы взять в рабы Адама на таких условиях?

Зависло долгая, растерянная немота. В мозг Ича холодную иглой вошел приказ: «Ты предпочел смерть рабству. За борт! Быстрей!».

– Вы все решили за Адама? – Ич содрогался в неукротимом отторжении и, оглядев себя, взъерошенного злобой, одобрил: «Гут гешехт!».

– Ви все хотите от Адама – вожака, где растворилась кровь богов, согласие на рабство? Чтобы потом кастрировать его?

Вот мой ответ! Я вам показываю то, что павиан вожак показывает стаду обезьян.

Рывком, задравши тунику, он вздел рукою фаллос и потряс им.

– Вы не получите Адама!

Метнувшись к борту, уродец прыгнул в воду. Морская гладь раздалась нехотя, впустив в себя лишь ноги первочеловека. И тут же с чмоком выплюнула их. Упавши на живот, Ич рвался вглубь, взрывая пену, барахтался, елозил, выл, кусая воду: она отталкивала плоть.

…На океан, на голову Адама лился смех. Смеялся Ной, цедил брезгливую усмешку Садихен, хрипатым кашле-хохотом клохтала тварь на мачте.

«Ты правильно все сделал. Терпи. Вживайся. Будь полезен. И тебе воздастся», – мазнуло теплотою мозг Адама. Ич сел на воду и завыл: корявый, лысый, колченогий и зубастый первочеловечек, из коего стечет и оросит тысячелетия нещадная, карающая власть Хабиру.

– Эй ты, макака с хреном ишака, – достал Адама зов Садихена, – спускайся в трюм. Там мамонт наложил тебе работу – с тебя ростом. Еще дымится. Не уберешь до ночи – десять плетей за нерадивость и ляжешь спать голодным.

Ич выволок из люка два грузных, набитых пометом мамонта брезентовых ведра. Подпрыгивало, трепыхалось где-то в глотке загнанное сердце.

Вывалив за борт шибающую аммиаком вонь, Ич уронил ведра на палубу и прислонился к борту. Дрожали ноги, пот застилал глаза.

Что-то мешало.