СТАТУС-КВОта

– А зачем, Евгений Максимович? Ни Аверьяну Станиславовичу ни мне, это сейчас не нужно.

– Бред сивой кобылы, чушь какая-то, – свирепо и растерянно пожал плечами апологет результатов, судья и тренер до мозга костей Щеглов, – тогда какого черта вам вообще в спорте нужно?!

Чукалин молчал, смотрел в строну.

– Ладно, проехали, – сдал назад, сворачиваясь в персональную ракушку, декан.– Вернемся к нашим баранам. За счет чего вы нарабатываете мышечную выносливость и кубатуру легких?

– Как вы сказали: не здесь и не сейчас. И то, если позволит Аверьян Станиславович. Извините, мне пора. Надо забрать документы.

– Удели мне еще пару минут, тезка – попросил декан. Ты собираешься уйти от нас?

– Я уже ушел, как только пришел.

 – И чем ты намерен заняться, куда поступать?

– В нефтяной. Здесь нет третьего института.

– Ты хочешь бурить скважины, варганить из нефти бензин?

– Я хочу петь в опере Виктора Соколова и играть на фортепиано – отстраненно и холодно уточнил Чукалин.

– В нефтяном учат несколько иному, – осторожно заметил Щеглов, старясь впадать не совсем уж в полный идиотизм. Он стал привыкать к шоковым вывертам собеседника, за которыми чувствовалась стальная воля и какая-то своя, до дикости непривычная логика. И Щеглов, собираясь в комок, стал готовить себя к предстоящему разговору: он боялся этого разговора, поскольку никогда еще не была столь высока планка, которую предстояло одолеть в единоборстве с этим юным и жестким парнем, карательно свалившимся сегодня на его голову.

– У меня нет никакого преимущества перед тобой, кроме одного, – собрался с духом и начал Щеглов -набитых на лбу шишек от жизни. Зачем тебе набивать такие же, если уже есть мои? Я ведь уже учился в Питере на мехфаке перед Лесгафтом. Поверь мне: ты гуманитарий до мозга костей. Ты никогда не станешь технарем. В нефтяном один сопромат сломает тебя за пару лет, а добьет органическая химия и математика. Эти технические химеры сушат гуманитарные мозги и деформируют нас, гуманитариев. Ты все равно сбежишь оттуда, когда почуешь, как эта техшелуха жареной пылью жжет твои извилины. Эта информация чуждая тебе и твоей сути. Она высосет все твое время. Его не хватит ни на оперу, ни на фортепиано. Останься здесь, и ты получишь все возможности для роста в спорте и искусстве.

– Зачем вам это нужно, Евгений Максимович? – все еще отстраненно спросил Чукалин – вам ведь придется перешагивать через труп Софочки.

– То есть?

– Час назад она сказала ректору: передай Щеглову, что это дерьмо Чукалин пройдет в институт только через мой труп.

– Откуда ты это знаешь? – Покрылся испариной Щеглов.

– Я не люблю врать, Евгений Максимович. А правда для вас несъедобна. Я просто знаю.

– Кошмар. Оборзеть можно. Вы виделись с ней несколько минут. Чем ты ее так достал?

– Тут – человек и аскарида. Вы не ловили себя на том, что в вашем деканатском чреве ворочается и отравляет его испражнениями матерая аскарида? За восемь лет ее спортлаборатория выдала хоть один результат? Помогла тренерам в методике? Провела полезные исследования тренировочных процессов? То, что выдавала Софьеборка – наглая туфта, списанная с таких же тупых методичек. Тренеры разбирали ее цитатки на анекдоты.

– Ты и это знаешь…

– Я знаю еще, что Бердников перед вами созрел закрыть ее местечковую лавочку для спаривания и распития водяры.

Щеглов медленно ощерился:

– Что, если я тоже дозреваю?

– Давайте пождем полной зрелости. Еще одна причина моего ухода: здесь Джабрайлов с Багировым.

– И отсутствует Бадмаев?

– Именно. У меня не будет другого тренера, кроме него.

– Это – моя забота. Я сегодня еду к нему.

– Сегодня?

– Сейчас. Он мне нужен.

– Напрасная трата времени.

– Ты так полагаешь?

– Во-первых, вы его не узнаете, он в корне изменился, стал другим. Во-вторых, не поймете. Его шип мудрого змея Као понимают только те, с кем он работает.

– Тогда…ты со мной. Переводчиком, со змеиного на русский.

– Он не пойдет под вас, Евгений Максимович. Он успел пустить там корни, ему хорошо и спокойно с нами.

– Вы скоро разлетитесь – это раз. А второе: ты нас не знаешь, мальчик, – нагнулся к Евгену и яростным шепотом взорвался декан. – Ты не знаешь нас, тех, кто высекает таких как ты! Ты не знаешь, как мы воем по ночам и рвем зубами подушку, когда твое изделие, суть твоей жизни хапает из рук и ворует кодла пенкоснимателей. Ты вложил в парня спортивную жизнь, душу, ты сделал его на девяносто процентов!

Но когда он стоит на чемпионском пьедестале, рядом с ним крутится и пожинает лавры ворюга, двуногая тварь, которая присосалась к нему на самом последнем этапе и отобрала у тебя. Она не вложила в парня и сотой доли твоей крови и твоих нервов. Но она холуйствует в верхах и при тузах! И имя первого тренера – для нее табу. Эта тварь душит фамилию первородца в зародыше, когда ученик пытается напомнить о первом наставнике и тренере.