Стерегущие золото грифы

Тюрген-Суу ненавидела Кызыл-Кана. Он же попросту ее презирал, не считая нужным растрачивать на прислугу такие сильные чувства, как ненависть. От зловредного Кызыл-Кана доставалось и двум другим девушкам-служанкам, но Суу оставалась его излюбленной жертвой. Именно на нее он сваливал любую свою вину, будь то разбитый кувшин или натасканная в аил грязь. Кызыл-Кан швырял репьи в волосы Суу, насыпал в еду жуков и землю, а однажды порезал ножом ее единственную юбку. Она зашила прорехи, глотая злые слезы, и ни разу не пожаловалась госпоже, хоть та и велела. Суу не была доносчицей. Она знала, что однажды представится случай отомстить Кызыл-Кану за все.

И он представился, когда умер тот старик, что учил ее. И Тюрген-Суу, тринадцати зим от роду, заняла его место, покинув дом каана. Нелегко ей было проститься с Женой Каана. Обе плакали, расставаясь, и Суу клялась часто навещать ее, показав украдкой язык Кызыл-Кану, который от такой наглости подавился кумысом.

Вскоре весть о мастерстве Тюрген-Суу прогремела на все окрестные земли. У совсем юной девушки оказалась железная рука. Каждая линия, каждая черта, каждый изгиб рисунка удавались ровными и четкими. Суу никогда не помечала кожу краской, как делали другие. Она рисовала сразу иглами, прочно держа рисунок в памяти. И не было нужды объяснять, что человек хочет изобразить на теле. Она лишь несколько минут говорила с пришедшим и в конце разговора уже знала, что нарисует.

Определенной платы за работу Суу не объявляла. Каждый приносил то, что мог. А у кого нечем было платить – с того умелица и не спрашивала. Ведь человек с совершенно чистым телом – не человек и от зверя мало чем отличен.

И уж тем более никогда она не брала платы с Кызыл-Кана, который был ее частым гостем. Как он ни предлагал, что бы он ни делал, Суу только загадочно и торжествующе улыбалась, а присланные дары отправляла обратно.

Когда Кызыл-Кан переступал порог аила Суу, ему приходилось оставлять заносчивость снаружи. Он уже понял, что чем смиреннее себя ведет, тем легче иглы Суу. И то, что ей в удовольствие намеренно причинять ему боль, он понял тоже.

Но Кызыл-Кан не мог не признать, что противная девчонка знает свое дело: на его руках, груди, голенях и верхней части спины оживали легенды народа. То, что видели люди своими глазами, и то, чем объясняли необъяснимое, – все читалось на коже их будущего правителя. Ведь он был как никто ответственен за то, чтобы сберечь бесценное. Кызыл-Кан начинал понимать, какое бремя с самого рождения возложили на него. Это пугало и возбуждало одновременно.

– О чем задумался? – спросила Суу, насмешливо приподняв бровь. – Тебе не идет задумчивый вид. Сразу выглядишь еще глупее, чем ты есть.

– Ты соображаешь, с кем говоришь, отребье? – прошипел Кызыл-Кан.

– Соображаю. С мальчишкой, который нарочно бил посуду, чтобы свалить на меня.

Кызыл-Кан взвыл, сжав зубы, когда пучок связанных между собой игл впился в кожу с яростью дикой пчелы. Суу как раз закрашивала черным большой участок рисунка.

– Я уже не тот мальчишка, – огрызнулся он. – Мне семнадцать зим. Я твой будущий каан.

– Вот когда им станешь, тогда и буду с тобой говорить почтительно. Может быть. И не дергайся так, испортишь мне тут все.

– Как же не дергаться, если ты нарочно…

Суу фыркнула.

– А знаешь, – сказала она, помолчав немного. – Ты будешь хорошим кааном. Я это сейчас увидела на твоем серьезном лице. По-другому и никак. Родители твои – хорошие люди. Начни уже им соответствовать. И ешь меньше. Гляди, самые первые рисунки растянулись. У меня все внутри переворачивается, как подумаю, что станет с моей работой, когда ты разжиреешь и будешь размером с гору.

– Когда ты сделаешь со мной все, что требуется, я тебя убью, – искренне пообещал Кызыл-Кан.

Подруги подшучивали над Суу, они были уверены, что эти двое влюблены друг в друга. Тем более Кызыл-Кан снискал себе определенную славу, которую Суу приписывала отнюдь не его мужской привлекательности, ведь мало кто может отказать будущему каану. Намеки подруг забавляли ее. Суу теперь не могла выразить свои чувства к Кызыл-Кану только одним словом. И ненависть, и презрение, и отвращение соткались здесь в прочное полотно, прошитое красной нитью необъяснимой болезненной нежности. Будто он был такой неотъемлемой частью Вселенной, что, если вырвать его оттуда, мир Суу изменится навсегда.

Все те же подруги считали, что Суу вполне может стать наложницей Кызыл-Кана. Низкое происхождение не позволит ей быть настоящей женой, но редкий каан ограничивался одной женщиной. Суу равнодушно пожимала плечами. Она знала, что не пользуется успехом у мужчин. И причиной тому был не ее ястребиный нос, и даже не то, что она длинная и нескладная, как мальчишка-подросток. Что-то внутри нее отталкивало мужчин, а недружелюбный взгляд исподлобья довершал дело.