Стигал

– А этот сколько просит, если не секрет? – теперь мы оба внука дяди Гехо по имени не называем.

– Много… Какой-то кошмар. Миллион… долларов!

Цифра ужасная, хотя позже, оценивая все заново, я понял, что внук дяди Гехо назвал вполне соизмеримую сумму, то есть был проинформирован о масштабах хищений в нашем объединении, и кто какую долю имел. Я в этом отношении был чист и далек от всяких схем, и меня это не интересовало, а крайне заинтересовало иное, и я об этом спросил:

– А что еще ты знаешь о моем сыне?

– Конкретно – ничего не знаю. А знаю, как и ты, что лучше бы он где-либо сейчас учился, чем по лесам-горам бегать… Молодые, глупые, губят они себя… Впрочем, об этом можно много болтать, но их ведь спровоцировали, буквально заставили. И там ведь далеко не худшие, а наоборот. Но есть и отъявленные мерзавцы, как этот твой родственник… Кстати, о родственниках и знакомых. Ты, говорят, очень хорошо знаешь командира этой бригады – некто Руслан.

– Сын Ольги Сергеевны? – вырвалось у меня.

– Может быть. Мать у него русская, здесь убили.

– И мать, и бабушку, и дядю.

– Вы вроде вместе в одном подвале сидели в первую войну.

– Не «вроде», – мне стало плохо от этих воспоминаний. Генеральный в том же тоне продолжал:

– Так этот Руслан сейчас взял себе иное имя – мусульманское. Ныне известная и весомая, говорят, среди боевиков личность. А рядом с ним его кровный брат, первый друг и самый близкий соратник – твой сын. Они ведь давно знакомы? Ты познакомил?

– Да.

– И ты ничего не знал?

– Кое-что знаю, телевизор смотрю. Но я ни своего сына, а тем более этого Руслана с начала второй войны не видел. Но хочу.

– Ну, это мы не сможем. Даже целая армия не может… Хе-хе, – он печально ухмыльнулся. – Делают вид, что не могут, – в поддавки играют, попутно всю республику уничтожают. А захотят, за пять секунд всех найдут, поймают, уничтожат. Сам знаешь – игра… Но мы об ином. Ты можешь мне помочь?

– Чем?

– Ты должен поговорить и с этим мерзавцем, и с его отцом. Скажи, что я тоже чеченец. У меня тоже есть деньги, связи, родственники. И мы этот рэкет и шантаж не потерпим. Так и передай, только, понятно, не по телефону.

– У меня только телефон отца – это сына дяди Гехо, который с начала первой войны проживает постоянно в Нальчике.

– Нет. Вначале позвони этому родственнику. Может, тебя послушает.

Генеральный продиктовал мне номер мобильного, однако – «аппарат вне зоны».

Тогда я набрал номер сына дяди Гехо – тоже не обслуживается.

– А набери-ка вот этот номер, – генеральный больше меня о потомках дяди Гехо знает.

– О! – слышу я голос старшего сына дяди Гехо. – А я на тебя был обижен – столько не звонишь.

– Так ты номер поменял, – говорю я.

– Да. Забыл тебе сообщить… А мне ведь операцию на сердце сделали. В Москве. А сейчас я в санатории, в Нальчике, подлечиваюсь. Приезжай, вместе отдохнем.

– Завтра приеду, – говорю я, видя подсказку генерального.

– Да-да, очень жду. Санаторий «Дружба». Жду.

Учитывая важность поездки, генеральный предложил мне свою персональную машину с водителем и охраной. Я отказался, поехал на попутке. Но я генерального предупредил – я еду с твердым намерением решить вопрос, ибо он, по любому, преступный. Но если вдруг возникнет конфликт – дети дяди Гехо мои близкие.

Я давно не видел сына дяди Гехо и, если честно, был на него весьма обижен – лишь по телефону он высказал мне тогда соболезнование в моем страшном горе. А я, случись у него подобное, поехал бы и в Грозный, и в Москву, чтобы посмотреть в глаза, поддержать, посочувствовать. Уверен, что и дядя Гехо обязательно так бы поступил. Ну а сын и, тем более, внук дяди Гехо так не поступили. Разошлись мы. Времена иные, ценности иные – все мчатся за деньгами, словно без них в загробную жизнь не попадешь, и там без них будет плохо… Впрочем, может, и я такой же. Может, сам виноват. Однако, как бы там ни было, я был очень рад увидеть старшего сына дяди Гехо. И его улыбка была очень искренней, доброй. Сын дяди Гехо похудел, постарел, отрастил бороду и стал похож на отца. Мы давно не виделись. Поговорили о житье-бытье, а потом о сути моего приезда. Опечалился сын дяди Гехо, и, что самое удивительное, он даже не сказал, что такого быть не может, а сказал, что после такой новости в санатории не отдохнуть – повез меня к себе домой. Я раньше, проездом, бывал у них пару раз – ютились в небольшой съемной квартире, а теперь – огромный особняк почти в центре города, дорогая машина под навесом. Сын дяди Гехо сообщает:

– Сын раскрутился, все это недавно купил.

– А где работает, чем занимается? – сходу ляпнул я.

Сын дяди Гехо нахмурился, ничего не ответил. В тот же день, после обеда (ночью очень опасно), я выехал обратно в Грозный. Родственники меня особо не отговаривали. Как я понял, сын дяди Гехо не смог созвониться со своим сыном. Пообещал, что разберется, выяснит и мне позвонит. А его жена, не скрывая, относится ко мне с неприязнью, как и жена, и дочери дяди Гехо, которые всегда меня недолюбливали, ревновали к дяде. На прощание она мне строго заявила: