Стихи

Второе. Темы, знакомые нам по прозе, встречаются и в поэзии Набокова, но решаются они в принципиально ином стилистическом ключе. Это в первую очередь тема ностальгии. В прозе она решается исключительно тонко, я бы сказал, снобистски; в поэзии она (за весьма немногочисленными исключениями, связанными с „прозаическим“ белым стихом) преподносится самым прямолинейным образом, со всеми относящимися сюда штампами, включая тоску по березкам»[26].

Попробуем сначала проследить основания и эволюцию поэтической программы Сирина, а потом перейдем к поздним, набоковским, стихам, глубоко связанным с его прозой.

Первоначальное формирование Набокова как поэта происходило вне силового поля актуальной литературной среды, в мире не поэтов, а книг, причем отнюдь не новейших. Россию он покинул восемнадцатилетним юношей, не успев – не столько по возрасту, сколько, вероятно, из-за семейной принадлежности к элитарному и культурно консервативному социальному кругу, сочетавшему огромное богатство с не меньшим государственным и политическим весом, – познакомиться с новейшей поэзией и поэтами (два первых сборника Набокова, вышедшие еще в России на средства юного автора, «Стихи» (1916) и «Два пути» (1918, совм. с соучеником по Тенишевскому училищу Андреем Балашовым), ни в чем не выходят за пределы аристократического дилетантизма). Круг его литературных пристрастий не заходил дальше мод 1890–1900-х годов (от Фета, А. Майкова, Ап. Григорьева до раннего Блока).

Первоначальный период формирования Набокова как поэта, вплоть до появления первого романа «Машенька» (1925), в целом демонстрирует довольно прямолинейную зависимость позиции и поэтики от внешних биографических обстоятельств и влияний. Полтора года Набоков вместе с семьей провел в Крыму, куда они были вынуждены бежать из революционного Петрограда в ноябре 1917-го и откуда эвакуировались под звуки канонады наступающих красных весной 1919 года. Эти призрачные и привольные месяцы, которые семья провела в имении графини Паниной в Гаспре (отец Набокова Владимир Дмитриевич, видный юрист, публицист, член кадетской партии, занимал пост министра юстиции в эфемерном Крымском Временном правительстве), дали молодому поэту впервые ощутить «горечь и вдохновение изгнания», стилизованные «пушкинскими ориенталиями»[27]. Живший в Крыму поэт Максимилиан Волошин, знакомый В. Д. Набокова по Литературному фонду, во время нескольких встреч с Набоковым-младшим, сообразуясь, вероятно, с интересами юноши, рассказал ему о стиховедческой теории Андрея Белого – и невольно на всю жизнь определил стиховедческие представления Набокова. Другие крымские беседы, с музыкантом и мистиком Владимиром Ивановичем Полем, частым гостем в имении графини Паниной, познакомили Набокова с христианской мистикой, которую он воспринял орнаментально и написал множество отнюдь не религиозных стихотворений, использующих живописность «византийской образности».

В Кембриджском университете, где Набоков оказался после Крыма, он, будучи «яростно несчастен», как сказал своему биографу Эндрю Филду, страдая от классической формы ностальгии по утраченной родине и утраченной возлюбленной (и одновременно предаваясь вполне буршевским проказам и позволяя себе не тратить времени на учебу, выбрав самый легкий для себя бакалавриат по французской и русской литературе), еще острее почувствовал себя русским поэтом, одиноким изгнанником. При этом, в отличие от сверстников, эмигрантов среднего и молодого поколения, он имел возможность регулярно помещать свои вполне еще незрелые ностальгические вирши в берлинской общественно-политической газете «Руль», редактировавшейся его отцом (совместно с И. В. Гессеном) и даже выпустить (под псевдонимом Сирин, несколько безвкусным и отсылавшим к давней уже эпохе рубежа веков с ее псевдославянскими стилизациями) два поэтических сборника, «Горний путь» и «Гроздь», публикация которых также была устроена друзьями отца, Сашей Черным (А. М. Гликбергом) и И. В. Гессеном[28]

.

Молодой Сирин, охваченный ностальгией и вдохновением, в январе 1923 года, например (судя по датам сочинения стихов, проставленным в сборнике 1979 года), пишет минимум по стихотворению в день. Он ощущает себя поэтом. «По временам у меня лопатки чешутся, – сообщает он родителям из Кембриджа, – чувствую, что растут крылья. Тренируюсь, дабы „тленья убежать“»[29], снова и снова формулирует свое art poétique и апострофирует Музу: «О муза, научи… дай мне слова, дай мне слова, певучесть». В архиве Набокова сохранилось неопубликованное стихотворение «Музе», где этот призыв представлен в подробностях: