Белый и красный и синий омут —Флаги империи. Свист свинца.Тишь и покой захолустных комнат.Так начинается жизнь отца.Тюрьмы, побеги, угроза казни.Пагубный свет роковых зарницРусские реки бросает навзничь.Он перешел через пять границ.Сначала все внове казались краски.Мохнатые волны чужих озер.Но вскоре наскучил быт эмигрантский.Северорусский манил простор.И сразу же после первых волнений,Шатающих зарево диких пург,Он не запомнил других направлений,Кроме ведущих на Санкт-Петербург.Он бросил Швейцарию, бросил шрифты.Писарем строгим заполнен паспорт.На дальней границе пьянили пихты,Колоколами встречала Пасха,На Марсово поле спешит император,За Невской заставой собранья, а тутДва контрабандиста, два рыжих брата,Деньги считают и водку пьют.В избушке этой простая утварь.Лежит у порога футбольный мяч.Как финская лайба, скользило утро,Скрипели сосны, как сотни мачт.И вот наконец, перейдя границу,Впервые он полной грудью поет,Пред ним раскрывают свои страницыЖурналы «Будильник» и «Пулемет».«Твердыня царей, ты в тоске сугубойСтоишь сейчас ни мертва ни жива,И скалят в тревожный час твой зубыПоэты и мелкие буржуа».Прописан в полиции, внесен в спискиПредлинные сей гражданин российский.Марсельского марша напев суровыйГремел по России в далекий год.К бессмертью плывет броненосец новыйПо тихим просторам печальных вод.В морозный полдень шум эскадроновСливается с гулом сабель и пик,С бряцаньем глухих портупей и патронов;Проходит отец, — за плечо его тронув,Знакомую спину увидел шпик.Дорогой Владимирской глохли кручи,Тонули остроги в свинцовой мгле,Жандармские ротмистры, усы закручивая,Ходили, смеясь, по чужой земле.Но в сумраке каторжного централаНе сломлена воля большевика,Он знал, что родная страна мужала,И верил: победа труда близка.1927, 1937