Читаем Сто сорок писем Василия Белова полностью

Сто сорок писем Василия Белова

– Он оставил после себя в селе и другие важные храмы – Школу искусств, картинную галерею, музей военной книги, Дом экологического просвещения. Кто еще из писателей может похвастать таким наследием?! Может, навестим все эти культурные учреждения, хранящие дух великого труженика и писателя?!

– Прости, Толя, не могу…

Не поехал и я в село Борки, где когда-то в доме писателя гостевал три дня и спал у него на сеновале. Стыдно за ту лень и загруженность в делах.

Никогда не забыть, как в сложный для меня творческий период он поддержал меня и написал к первой моей книге «Жар русской печи» свое проникновенное предисловие. Жаль, оно не полностью вошло на обложку, но зато помогло в издании… Писатель так представлял читателю мой труд:

«Не знаю, замечают ли литературные критики в творчестве молодых писателей, выходцев из российской глубинки, кроме душевной боли за отчую землю еще и особое внимание к миру простого русского человека, понимание и приятие его терпения, мудрости, веры и стойкой надежды.

Новые и новые таланты будут обращаться к постижению вечной темы народа, духовного мира простого человека. Да, они начинают с газетной заметки, со статьи и очерка, чтобы напомнить обществу: не оскудевает земля русская добрыми людьми! Но пройдут годы – и, глядишь, новое имя на литературном небосводе. Не берусь пророчествововать, но знаю точно, автор данного сборника – Анатолий Грешневиков – как раз из тех неравнодушных и зорких к народной жизни людей. От всей души желаю ему большой дороги!

Иван Васильев, лауреат Ленинской премии».

Текст предисловия был круто купирован. Что же выбросил вездесущий редактор? Оказывается, ему не понравилась пропаганда творчества известных писателей-почвенников Белова и Абрамова. А отставленный в сторону абзац звучал так:

«Мне кажется, засилье городских литературных групп создает не весьма благоприятную атмосферу для молодых сил, идущих в литературу из глубинки. Сложилось какое-то снобистское отношение к теме труда, обыкновенной жизни и народному мировоззрению: ну, что там, дескать, интересного может представлять для изящной словесности описание мужика? Есть Иван Африканыч, есть Михаил Пряслин – и хватит, начитались уж!.. Мы-то, может быть, и начитались, да вот какое дело: и народ на месте не стоит, да и можно ли одним-двумя героями объять необъятное?!».

Поразительно, но сказаны эти пророческие слова о снобистском отношении к труду аж в 1991 году!

Белов, прочитав сокращенный текст, нахмурил брови и выпалил:

– Все понятно!

– А что тут понятного? – удивился я. – Чем им не угодил ваш добрейшей души герой Иван Африканыч из «Привычного дела»?

– Я говорю: все понятно, ремесло отчуждения в действии.

– А в каком году вы написали книгу «Ремесло отчуждения»?

– Кажется, в 1988 году.

Послание от Белова было толстым, кроме письма, в нем лежал отксерокопированный книжный очерк «Без вести пропавшие». В письме указано чуть иное неправильное название «Пропавшие без вести».

Читать очерк я начал неохотно, слишком затянутым оказалось рассуждение автора о том, чем отличается документальный рассказ от очерка. Для меня, журналиста со стажем, этот спор давно был решен. В очерке – реальные герои, и автор не имеет права на художественный вымысел, как в рассказе. Но когда я стал вчитываться дальше в текст, где речь шла о том, как автор работал в колхозе счетоводом, чем жила самая дальняя в волости деревня Помазиха и почему она вдруг пропала без вести, мне становилось все интереснее и интереснее. Автор поражал искренней интонацией, которая позволяла ему точно передавать настроение и колорит прошлых времен. Передо мной словно возникал калейдоскоп необычных событий и поразительных персонажей. Трагическая судьба одной лишь Енфальи Антоновой тянула на толстый роман.

В следующем 2005 году я опубликовал очерк «Без вести пропавшие» в областном экологическом сборнике «Любитель природы». Белов попросил вместо одного авторского экземпляра дать ему для дарения читателям еще пяток книг.