Мистика гор в судьбе творца. Хокусай, Рерих
Много священных гор, мало избранных. Избранных великими живописцами. А среди художников совсем мало тех, кого избрали сами горы. Без сомнения, К. Хокусай (1760–1849) и Н.К. Рерих (1874–1947) были избраны горами – Фудзи и Гималаями соответственно. Конечно же, изначально не горы к людям, а эти два человека пришли к горам, но связала их взаимная любовь. И в результате родились дети любви – великие творения. У Хокусая это две серии цветных и тоновых ксилографий «Тридцать шесть видов Фудзи» и «Сто видов Фудзи». У Рериха – свыше 500 картин, на которых изображены вершины Гималаев, ледники Каракорума, скалы и пещеры, горные реки и озера, монастыри и храмы, божества и святые. Именно через эти картины к обоим художникам пришла мировая слава, хотя Хокусай создал еще 30 тыс. первоклассных гравюр, картин и рисунков, а Рерих 7 тыс. полотен. Сыграв особую роль в судьбе обоих живописцев, Фудзи и Гималаи через них прославились еще больше и сами.
Что же привело Хокусая и Рериха к этим горам, помимо житейских надобностей и перипетий судьбы? Чем Фудзи и Гималаи заманили их, как «поймали»? И что художники искали в горах и, если судить по их картинам, нашли? Первое, что приходит на ум, – они оба были очарованы изменчивостью и в то же время постоянством горного мира, его чистотой и красотой. При этом Хокусай и Рерих отдавали себе отчет, что горы непостижимы, как боги. Оттого в картинах их нет житейски пошлых образов и сюжетов. Все они возвышенны, наполнены неуловимым присутствием Высшей силы, которая угадывается, просматривается в самом образе гор.
Хокусай, как поэт хокку, ловил мгновения Фудзи, но запечатлевал ее вечность. Воспринимая гору как живую, художник видел в ней основу бытия, но одновременно изображал соразмерно ей и простых людей, занятых повседневным трудом и нехитрым отдыхом. В его картинах всё сопоставимо и всё грандиозно. Хокусай как-то изрёк: «Если ты хочешь нарисовать птицу, ты должен стать птицей». То есть хочешь изобразить гору – стань горой. Фудзи позвала его, и он стал самой Фудзи, и та, как женщина, сказала ему: «Твори меня. И твори тех, кто любуется мною».
Хокусай обошел всю Японию, и всюду наивысшей точкой для него оставалась Фудзи, видимая или невидимая. Оттого и в его работах она такая же. На гравюре гора редко встает в полный рост, ей достаточно присутствовать на втором плане, угадываться маленьким белым треугольником, который, как всякий треугольник, является жесткой основой запечатленного мира, той акупунктурной точкой, которая энергетически насыщает все произведение. Даже когда Фудзи едва различима в воздушном мареве и облаках, при взгляде на нее думаешь: «Бог есть». Особенно наглядно это видно на мистической гравюре «Большая волна в Канагаве», первом листе цикла «Тридцать шесть видов Фудзи». Огромная волна, как лапа монстра, нависла белыми пенными гребнями-когтями над двумя утлыми лодчонками, в которых рыбаки покорно ждут своей участи. Фудзи подобно божеству издали наблюдает за этой драмой. Ярость стихии ей нипочем, она выше земных и водных стихий. Сейчас волна в щепки разнесет лодки, спасется ли кто? Если кому повезет, вон она, Фудзи, плыви к ней, она примет тебя…