Страх и сомнение

— Наносить человеку боль легко, просить прощения сложно, — сказал Дима, — прощать ещё сложнее, но это и называется великодушием. Оно есть у всех, но проявляется по-разному.

— Пора позаботиться о семье, — объявил Альберт, — матери и дети, не способные пройти долгий путь, наша цель.

— Кто-то когда-то сказал, что арабская матка спасёт человечество, — добавил Дима, — пришло её время. Мы максимально обезопасим пути переправки и это будет нашим подарком миру.

Али возрадовался. Сколько раз он видел, как семьи умирают под бомбёжками, как дети погибают на руках родителей и как безутешны они всю оставшуюся жизнь. Цель оправдывает средства, пока на пути не становятся человеческие жизни. Но для многих и они перестают быть преградой. Алчность съедает всё человеческое, и то, что кажется ужасным, становится для них естественным. Сильные мира сего, смешавшись с грязью, абстрагируются от благих дел, обосновывая свои действия глобальными планами, не понятными обывателям. Кто-то просто закрывает глаза, уезжает на яхтах с любовницами и пытается забыться от черной действительности. А кто-то считает разрушение мира во имя собственного блага своим предназначением.

— Но ты, Али, человек совершенно другого плана, — сказал Дима, — ты способен разговаривать и с богом и с дьяволом без зазрения совести, — ты посланец мира и те, кто вставляют палки в колёса всего лишь щепки.

— Посланцы мира все такие, — добавил Альберт, — им нужно помогать, направлять, но никак не указывать. Не ты затеял эту войну, но тебе её расхлёбывать.

— Расизму нет оправдания, так же как и алчности, — Дима достал сигарету, — пешки всегда под огнём, пока короли и ферзи пьют и веселятся.

— Но у любой пешки есть шанс стать ферзём, — улыбнулся Альберт, — но вот в чём загвоздка, королём ей не стать никогда.

— Так может, оно и не надо, — предположил Али.

— Может, и не надо, — согласился Дима, — может, и нам не суждено стать ими.

Они расстались горячими рукопожатиями. Жизнь шла своим чередом.

Глава 74

Дима и Альберт стояли на вокзале. Эпидемия пошла на спад и карантин отменили. Экономика снова заработала. Тысячи людей прибывали, тысячи отбывали. Бесконечный поток мяса и мысли рождал реку одиночества и безразличия. Дима курил, Альберт жевал жвачку. Они стояли у стены, дабы поток не затянул в свой бесконечный водоворот.

— Воевать с силами природы чрезвычайно тяжело, — сказал Дима, стряхивая пепел.

— Особенно с такими силами, — согласился Альберт, обводя толпу рукой, — как ни ужасно это сознавать, но в природе всё сбалансировано, много коров, много и хищников. Но человек вышел за рамки баланса, убил всех конкурентов и научился создавать кормовую базу. Поэтому мы и призваны для контроля.

— Суррогатные матери, искусственное оплодотворение, генетические мутанты, — достал Дима новую сигарету, — а вокруг столько брошенных и обездоленных. А ведь им тоже хочется жить нормально.

— Люди стараются не замечать мусор вокруг, — вздохнул Альберт, — и у них это неплохо получается.

Рядом на полу спал ребёнок. Грязный, в оборванном тряпье. Что ему снилось? Может быть дом с родителями, может, вчерашний день, который он кое-как прожил. Может, мама, которая бросила или тот сердобольный мужик, который напоил, накормил и, воспользовавшись, снова выбросил на улицу. Сколько неприятных запахов впитывал он в себя, сколько негатива оседало в его сердце. В его протянутой изрезанной ладони лежало несколько монет и Дима тоже добавил копеечку. Не было у них будущего, они не замечали восходящего солнца и битва за выживание была бесконечной.

Они присели рядом и с высоты мышиного взгляда мир показался высоким и недосягаемым. Сотни ног, сотни рук и ни одного сердобольного взгляда. Каждый день для многих казался вызовом, а для них он был очередным днём за выживание. И бег этот мог закончиться лишь в сырой земле, а может и в коробке на свалке. Люди в метро хуже манекенов, агрессивные и недоброжелательные, видят ли они что-то, кроме узкого коридора собственных проблем? Альберт достал фляжку с коньяком. До перерождения жизнь казалась ему тяжёлой, но не лишённой смысла. Глядя на больного, беспомощного ребёнка смысл этот утрачивался. Возможно, когда-то он был королём, вершил судьбы на поле боя, а теперь оказался выкинутым на свалку истории. Что могла понять его душа? Осознанность бытия терялась в ногах прохожих и растворялась в желании поесть, выпить и накуриться. Ребёнок проснулся. Сел и пересчитал деньги. Хватало на буханку хлеба, бутылку воды и дозу клея. О чём-то большем он и не задумывался. Ваня попал на вокзал в девять лет, устав от постоянных пьянок родителей и избиения отчимом. В последний раз он пырнул ненавистного мужчину несколько раз ножом и убежал. В его памяти среди тысяч лиц взгляд отчима зарубцевался надолго. Мальчик ушёл, точно зная, что на следующий день снова сюда придёт.

Наступила ночь и люди исчезли из метро. Дима с Альбертом смотрели в пустоту и молчали. Подошли двое полицейских, но Дима взмахом руки отправил их дальше. Сила, не доступная обычным людям и, тем более, беспризорникам.