Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам

Бойня в Ницце стала лишь первой из целого ряда нападений, которые происходили практически ежедневно летом 2016 года. В понедельник после нападения в Ницце 17-летний проситель убежища по имени Мохаммед Рияд достал топор и нож в поезде в Баварии (Германия), выкрикнул «Аллаху Акбар» и начал наносить удары по своим пассажирам. Он тяжело ранил пять человек, после чего был застрелен полицией. Выяснилось, что нападавший присягнул на верность Исиде. Также выяснилось, что, хотя он утверждал, что является выходцем из Афганистана, когда просил убежища в Германии, записи его разговоров говорят о том, что на самом деле он был выходцем из Пакистана. Если Франция не умела обсуждать такие вопросы, то Германия оказалась хуже некуда. В ходе публичной дискуссии, последовавшей за нападением на поезд, депутат от партии зеленых Ренате Кюнаст задалась вопросом, почему полицейские в поезде убили нападавшего, а не выстрелили в него, чтобы ранить.

На следующий день некий Мохамед Буфаркуш с криком «Аллаху Акбар» («Аллах — величайший») зарезал француженку и трех ее дочерей (8, 12 и 14 лет) недалеко от Монпелье во Франции, очевидно, за то, что они «нескромно» оделись. Преступник родился в Марокко. Через несколько дней после этого ребенок иранских иммигрантов в Мюнхене Али Дэвид Сонболи убил девять человек в результате стрельбы, начавшейся с семи подростков в ресторане McDonald's. Его мотивы остаются неясными. Через несколько дней сирийский проситель убежища использовал мачете, чтобы зарубить беременную женщину до смерти в Штутгарте, что, как сообщалось, было преступлением на почве страсти. На следующий день другого сирийского просителя убежища, Мохаммада Далила, не пустили на музыкальный фестиваль в Ансбахе (Бавария), потому что у него не было билета. Оказалось, что у него при себе была бомба, начиненная гвоздями и шурупами, которую он взорвал возле винного бара. Чуть более 24 часов спустя двое мужчин, выкрикивавших имя Изиды, вошли в церковь в Руане во время мессы, взяли в заложники монахинь и прихожан и зарезали священника, отца Жака Хамеля. Одна из присутствовавших при этом монахинь рассказала, что двое 19-летних убийц — Адель Кермиш и Абдель Малик Петижан — улыбались, перерезая ножом горло священника, давая ему истечь кровью и записывая, как они скандируют арабские лозунги над его умирающим телом. Последними словами умирающего священника были «Уходи, сатана».

Некоторые из этих нападений были совершены людьми, прибывшими в Европу во время волны мигрантов последних лет. Другие нападения были совершены людьми, родившимися в Европе. Поиск простых ответов был как всегда неуловим. Те, кто хотел свалить вину за терроризм на отсутствие интеграционных стратегий в Европе, не могли объяснить, какой смысл ввозить такое количество новых людей на континент, который так плохо интегрирует своих прежних соотечественников. Те, кто хотел говорить только о недавней волне мигрантов, не могли объяснить, почему даже люди, родившиеся и выросшие в Европе, могут совершать такие теракты. Те, кто пытался объяснить мотивы, были поражены широтой охвата целей. Те, кто считал, что сотрудники бурно секуляристского и антитеистического журнала Charlie Hebdo в каком-то смысле «получили по заслугам» в январе 2015 года, не могли объяснить, чем священник, читающий мессу, заслужил быть убитым у своего алтаря восемнадцать месяцев спустя. 46-летняя парижанка, опрошенная после парижских терактов в ноябре 2015 года, нечаянно подвела итог той кривой обучения, на которой находилось ее общество. Неудачно употребив слово «только», она сказала: «Эти нападения затронули каждого парижанина. Раньше это касалось только евреев, писателей или карикатуристов».[180]

Если все это и было ужасно для представлений Европы о себе и своем будущем, то ей еще предстояло обнаружить и худшее. Террористические атаки, возможно, дали обществу самый явный повод для растущего беспокойства. Но не менее, а в чем-то даже более серьезные опасения возникли из-за чего-то, что, возможно, было еще более неприметным. Почти все могли распознать террористический акт, когда он произошел, даже если они могли спорить о его причинах. Но наряду с растущими опасениями по поводу безопасности, которые, как все согласились, требовали решения, возникла другая тема, которую никто не хотел обсуждать и все боялись затрагивать.