Странники войны

– Кстати, вы не обратили внимание на одну странность: вместе с фюрером, его адъютантом и личным телохранителем исчез и наш неофит – бригаденфюрер барон фон Риттер.

Скорцени с удивлением осмотрел зал и убедился, что среди десяти молящихся на свои бокалы высших офицеров СС барона действительно нет. А встретившись взглядом с Розенбергом, заметил, что тот загадочно ухмыляется.

– Не пытайтесь превращать барона в моего соперника.

– В любом случае он самолюбив… этот генерал-барон. Но самое любопытное, что, по-моему, исчезновения его не заметил пока что никто. Даже Гиммлер и Кальтенбруннер.

– Беспечные они люди, – подыграл ему Скорцени.

– Точнее, отсутствие опыта настоящих придворных интриг.

– Это касается и Бормана?

– Но ведь Бормана я не упомянул.

– Пардон, – Борман стоял чуть в стороне от Гиммлера и Кальтенбруннера, в профиль к ним. В такой позе он спокойно мог наблюдать за всем, что происходило справа и слева от него, и одновременно держал под наблюдением Скорцени, Розенберга, Гиммлера и… дверь, ведущую к таинствам рейха.

– И вот еще что… При всей той кровавой вакханалии, что разыгрывается сейчас в «суде чести»[58] и ведомстве нашего достопочтенного доктора Фрайслера[59], у меня все еще остается впечатление, что ни одной нити, связывавшей непосредственных участников заговора с его вдохновителями за рубежами рейха, так и не обнаружено.

Переход к этой теме показался совершенно несвоевременным и необъяснимым. Но ясно было, что потребность в нем возникла у Розенберга не в последнюю минуту.

– Ну, принято считать, что он вызрел в недрах штаба армии резерва под крылом генерала Фромма и что все руководители его…

– …Остались вне досягаемости крючьев[60] тюрьмы Плетцензее… Ясное дело, генерал Фромм сумел вовремя убрать главных хранителей тайны: Бека, Ольбрихта и Штауффенберга. Но ведь сам Фромм все еще жив.

– Не будем завидовать ему.

– Стоит ли.

– Следователи продолжают работать с ним. Может быть, не столь интенсивно, как хотелось бы.

– И при этом лишь вскользь интересуются человеком, сумевшим вовремя ускользнуть с Бендлерштрассе. Неким неприметным вице-консулом генерального консульства Германии в Цюрихе – заметьте, в Цюрихе! – Хансом Берндом Гизевиусом.

– Ваш личный враг? – рискованно пошутил Скорцени.

Но рейхсминистр давно знал цену его шуточкам и серьезно озадачил шефа диверсионной службы СД, прямо признав:

– Давний, как этот мир. Но я не стал бы даже имя его упоминать, если бы не подозревал, что 20 июля он вовсе не случайно оказался на Бендлерштрассе. Не тот это человек, который может терять время, любуясь красотами Швейцарии и швейцарок.

– Словом, Фрайслеру нужны свежие головы?

– Не сказал бы. Нужна одна свежая голова, которая разобралась бы в связях заговорщиков с Западом, и Фрайслер здесь ни при чем. Терпеть его не могу. Тут другое: кто знает, вдруг эти каналы еще пригодятся нам. Когда станет ясно, что воевать на два фронта уже бессмысленно и кто-то из двоих врагов неминуемо должен становиться союзником.

– Беку и Ольбрихту это-то как раз было ясно как божий день, – не без умысла намекнул Скорцени. – Иначе они не стали бы впутываться в авантюру.

– Их впутали, штурмбаннфюрер. Можете в этом не сомневаться.

– Что тоже не делает чести боевым генералам. Слабоволие, дьявол меня расстреляй. У вас есть какие-то не известные следователям свидетельства Бека, Ольбрихта, Штауффенберга?

– Мертвых допрашивать трудновато.

– Молчат, любимцы смерти, молчат, – с прискорбной миной на лице признал Скорцени. Черствость «первого диверсанта рейха» была настолько общеизвестной, что становилась притчей во языцех.

– Но ведь Фромм-то все еще жив.

Теперь уже Скорцени сам отыскал глазами Мюллера, словно тотчас же, с его слов хотел удостовериться, что действительно все еще жив.

Руководитель гестапо о чем-то почти нежно ворковал с генералом Хауссером. Это о чем же нужно было говорить, чтобы «старый солдат» время от времени взрывался негромким, но все же совершенно не приличествующим ситуации и величию Рыцарского зала хохотом? Однако на него пытались не обращать внимания: что возьмешь с фронтовика, значительную часть своей жизни проведшего в казармах, на полигонах и в штабных блиндажах?

– Хотите встретиться с Фроммом? – прямо спросил штурмбаннфюрер. – Нужна моя помощь?

– Даже если бы мне позволили повидаться с бывшим генералом, встреча эта не имела бы смысла. Мечтая о помиловании, он не стал бы отвечать на мои вопросы, а те ответы, которыми удостоил бы, не представляли бы для вас никакого интереса.

– Для меня?

Вместо ответа рейхсминистр укоризненно вскинул брови.

– Куда важнее вопрос: почему встречаться должен я?

– Следовательно, я? – вежливо усомнился штурмбаннфюрер.

Теперь уже Мюллер с нескрываемым любопытством посматривал на Скорцени и Розенберга. Он прекрасно помнил, что и в прошлый раз эти двое «заговорщиков» таились у того же окна. Но главное – и Скорцени понял это – обер-гестаповец почувствовал, интуитивно учуял, что речь идет о нем, уловил на себе взгляд диверсионного гения.

– Но, согласитесь, это выглядело бы куда естественнее.