Странствия Шута

Как я рад это слышать. Тогда — спокойной ночи.

Потом я поднял стены и почувствовал, как мое сердце бьется в них, подобно шторму в волноломы приморского города. Почувствую ли я когда-нибудь что-то другое, кроме боли и вины?

Перед рассветом я встал и по старой привычке спустился на кухню. Тавия, Майлд и Леа уже вовсю работали. Появилась новая кухонная девушка, Чесснат. Когда я заметил ее, Тавия рассказала, что Эльм потеряла рассудок, выпив «вспоминательный чай». И теперь она смертельно боится мужчин, даже отца и братьев. В спокойные дни ее сажают у камина, где она чистит картошку или делает такую же простую работу. Сегодня, зная, что я могу прийти на кухню, ее отправили в другое место, поскольку она начинает плакать от одного вида взрослого мужчины. Леа всхлипнула.

Я больше не хотел ничего слышать, но Натмег, наша старая кухарка, пришла помочь со вчерашней едой и беспощадно сплетничала о разных людях. Всех потряс пастух Лин, который попытался покончить с собой, но его вовремя нашел один из сыновей. Теперь они присматривают за ним, хотя он твердит, что это был момент отчаяния и больше не повторится. Его преследуют кошмары, в которых он бросает тела в пылающие конюшни. Утопилась Слэт, садовница. Некоторые говорили, что она нарочно вышла на тонкий лед, а другие — что она была немного «не в себе». Одни слуги ушли, наняли других. Натмег переполняли кошмарные подробности, и мне хотелось бежать, но я заставил себя сидеть и слушать. Я заслужил это. Эти слова станут хлыстом, который подстегнет меня, если моя собственная решимость увянет.

Пока Натмег говорила, бледная Тавия не произнесла ни слова. Леа продолжала что-то мешать в чайнике. Я не знал, от огня или от подавленных чувств краснело ее лицо. Налетчики снасильничали одного из садовников. Теперь он пьет и совсем не работает.

— Весь в крови был, — мрачно сообщила Натмег. — После совсем перестал есть — боится, что придется гадить. Но он пьет. О, как он пьет! Городским не понять. Его брат говорил с ним, сказал, мол: «Я б дрался и сдох прежде, чем они это сделали бы со мной». Но их-то здесь не было. Только мы можем это понять.

Она месила тесто на хлеб, и крепко стучала им о доску. Она посмотрела в мою сторону, ее старые глаза были полны слез.

— Мы знаем, что вы отплатите им, сэр. Мы слышали, что вы сделали с тем Элликом, который сидел на высоком коне и смотрел на нас сверху вниз. И с тем симпатичным рыжим мальчиком с косичками как у невесты, который насильничал девчонок и все никак не мог насытиться. Вы обоих хорошо уделали, мы слышали, и они заслужили каждый миг этого, и даже больше!

Ее голос, казалось, куда-то уплывал. Кто-то… ну конечно. Он был со мной. Он видел тела. И рассказал все здесь, дома, среди друзей. А гвардейцы все приукрасили, как обычно.

— Мы тут все гордимся вами, и мы знаем, что вы пойдете за остальными. Выследите их логово, выкурите и убейте всех. Молодой Пер, возможно, и прикончил Эллика, но он сказал нам, что вы заставили его заплатить за все прежде, он воткнул в него клинок.

Гордятся мной.

Меня мутило.

Тавия, по-моему, пощадила меня, напомнив, что Фоксглов ждет меня к завтраку. Она прогнала меня с кухни, я и с благодарностью ушел. В холле я встретил Персеверанса. Он был бледен, глаза его покраснели. Я сказал ему, что он будет завтракать с нами, и отвел к столу, дожидаться Фоксглов. Я не стал спрашивать, что он рассказал людям поместья. Вместо этого я спросил про мать.

Он медленно вздохнул.

— Ну, она уже не живет в Ивовом лесу, сэр. Уже нет. Она сказала пастуху Лину, что здесь для нее ничего нет, кроме потерь и кошмаров. Она переехала в деревню, к сестре и ее мужу. У ее сестры шесть детей, поэтому у них тесно, но она говорит, что все в порядке. Ее сестра только рада помощи, потому что у самой маленькой — колики, а моя мама очень терпеливая. Она там шьет и чинит вещи. Я зашел к ним, она расплакалась, увидев меня. Она обнимала меня, говорила, что любит, но потом очень рано ушла спать. Тетя говорит, что ей трудно меня видеть, ведь я напоминаю ей обо всем, что она потеряла. И еще — что она не может простить себя за то, что не узнавала меня и выгоняла из дома. — Он обхватил себя за плечи. — Если можно, сэр, я бы хотел вернуться в Баккип с вами. Я отдал тете все деньги, чтобы она передала маме, и она сказала, что это поможет ей. Ее муж хороший человек, но шестеро детей, да еще и моя мать… Я должен помочь им. И заработанные деньги — это самая лучшая помощь.

Для меня это звучало неправильно, и все-таки что-то в его лице убедило меня, что так и есть. Леа принесла нам чай и широко распахнула глаза, увидев Персеверанса, сидящего напротив меня, в красивой ливрее с атакующим оленем на груди. Она застенчиво улыбнулась ему. Он небрежно поправил жилет, а я вдруг увидел все его глазами. Он уже не мальчик с конюшни, а молодой человек на службе у принца. Молодой человек, который убил заклятого врага и вернулся домой с деньгами для матери.