Странствия Шута

Фоксглов с серьезным лицом присоединилась к нам. Пока Леа наливала ей свежий чай, расставляла хлеб, масло и варенье, она молчала. Заговорила, только когда девушка вышла из комнаты.

— Я ведь понятия не имела, что здесь произошло, Фитц. Неудивительно, что ты вернулся в Баккип таким ошалелым. Девочка, которая прислуживала мне, раньше была служанкой леди Шайн. И говорит, что помогала твоей маленькой девочке. О, Фитц! Я не понимала и половины того, что случилось с тобой. Пожалуйста, прости меня.

Недоумевая, я смотрел на нее. Ли вернулась с кашей и снова вышла.

— Простить что?

— Я была рядом с тобой после… Я видела, что ты сделал с теми мужчинами, Фитц. Теперь я поняла. Вот что я хотела сказать.

Я кивнул, будто соглашаясь. На самом деле я просто хотел, чтобы все замолкли. Я ел, не чувствуя вкуса еды.

Остальная часть дня растянулась. Я делал то, для чего приехал. Осмотрел новые конюшни, предложил несколько поправок. Нашел в деревне мужчину, умеющего дрессировать собак и попросил его помочь девочке превратить бульдога в полезное животное. Проверил, какие лошади и запасы были сожжены и что нужно заменить. Попросил живущего в поместье курьера со Скиллом передать все мои решения леди Неттл. Сказал Кинчу, что он остается главным конюхом. Остальные, казалось, почувствовали облегчение, поняв, что теперь есть тот, кто отвечает за все. Я договорился о том, чтобы наши счета в деревне и Приречных дубах были оплачены, и поблагодарил торговцев за то, что позволили нам так долго брать товары в кредит.

Я взялся приводить в порядок обычные дела, все, о чем давно не думал. Договорился, что счета ежемесячно будут отправляться Риддлу в Баккип. Я ничего не должен забыть. Диксон, как дворецкий, вызывал доверие. Он показал мне свою аккуратную счетную книгу, и я решил оставить его на этом месте. Он не виноват, что не был Рэвелом. Пришло время отбросить неприязнь к нему за то, что он занял место погибшего человека.

Я собирался остаться здесь дней на десять. Но на второй день я уже был готов вернуться в замок. Вечером того ж дня я зашел в свой кабинет и выбрал самые дорогие вещи, которые мог бы забрать в Баккип. В очаге горел огонь, то и дело глотавший мои старые свитки. Я ничего от себя не оставлю здесь, потому что не собираюсь сюда возвращаться. Чаще всего мне думалось, что я вообще не вернусь. И поэтому я собрал свои сокровища из сундука в комнате, памятки о Молли и немногие — о Би, и аккуратно сложил их вместе с резным камнем и некоторыми самыми ценными свитками, присланными Чейдом для перевода.

Я посмотрел на эти вещи, уезжающие со мной в Бакк. Маленькая жалкая коллекция, отражающая целую человеческую жизнь. Резные фигурки, которые Шут сделал для меня в счастливые времена. Последняя рубашка, которую зашила Молли — слишком драгоценная, чтобы носить ее.

Я думал о том, что оставляю здесь. Все вещи Молли, которые я отдал Би, останутся в ее комнате. Ее расческа и гребешок. Книги про травы с вырезанными и нарисованными картинками, по которым Молли учила Би читать. Мне казалось, что в день похищения на ней был пояс Молли и маленький нож. Несомненно, похитители выбросили их, и они навсегда потеряны. Я закрыл глаза. Мне нужен запах. Я позволил Би забрать все свечи. Она спрятала их в своей комнате. Несколько, решил я. Я только возьму несколько, на память о них обеих.

Я пошел по тихому дому. Холодное пустое место, ореховая скорлупа без сердцевины, бутылка без бренди. В доме было темно, и моя свеча не могла справиться с этой тьмой. Перед дверью в комнату Би я остановился и попытался сделать вид, что она спит в своей постели. Но в комнате было холодно и пахло пустотой.

Сначала я заглянул в прекрасный новый шкаф для вещей, который придумал для нее Рэвел. Его опрятность не имела ничего общего с ребенком. Когда я увидел, как Кэфл сложила сокровища, купленные мной в тот день в городе, сердце мое зашлось и по лицу потекли слезы. Здесь нашелся маленький ящичек, полный ракушек. Красный пояс, украшенный цветами. Сапоги, которые были слишком большими для нее. Мешок безделушек, который я отправил из Баккипа, висел на крючке. Его так и не открыли, ему так и не обрадовались. Новые сапожки, привезенные ребенку, который никогда не наденет их. Она бежала в том, в чем была в тот день — в маленьких домашних тапочках, без теплого плаща, без перчаток. И я ни разу не думал об этом, о том, как она, должно быть, бежала сквозь глубокий снег в том, что обычно надевала на уроки.

Я закрыл дверь гардероба. Нет, свечей там нет.

Рядом стояла кровать из ее старой комнаты. В подсвечнике оплыла полусгоревшая свеча. Я взял ее и ощутил слабый запах лаванды. Я открыл нишу и нашел их, часовых из воска, выстроившихся в ряд. Лаванда и жимолость, сирень и роза. Возьму только четыре штуки, пообещал я, и, как ребенок, неспособный выбрать, закрыл глаза и потянулся наугад.