Странствия Шута

Следующие несколько дней пролетели в суете. На утро в мою комнату пожаловали две швеи и тщательно сняли мерки для «дорожной одежды». Я попросил их не цеплять лишних пуговиц. Через день они принесли крепкие рубашки, светло-коричневые брюки и плотный меховой плащ. Легкая кожаная броня шла отдельно, и такого качества я никогда не видел. Жилет с высоким воротником защищал грудь, живот и горло. Были поножи и наручи, коричневые и без знаков отличия. Я был рад, что Дьютифул понял, почему мне нужно идти тихо и незаметно. Но потом принесли еще один пакет, с прекрасным синим плащом и синими же кожаными перчатками, утепленными овечьей шерстью, и с камзолом, расшитым оленями и нарвалами. Я начал догадываться, что в моих сборах приняло участие не одно доброе сердце.

Мою поношенную сумку обшили непромокаемой парусиной и пришили пару крепких ремней. Первое, что я положил в нее, был книги Би и свечи Молли. Они пойдут со мной до конца.

Объявили о моем отъезде, и посыпались прощальные записки, приглашения и подарки. И на каждое надо было ответить, и все нужно было вежливо отослать обратно, отрезая или завязывая каждую свободную ниточку. Мрачный и молчаливый, приходил Эш и разбирал эти послание по кучкам.

Я возвращался к Шуту, но так и не смог ни в чем его убедить. Приходилось терпеть его постоянные проклятия и призывы передумать. Я смотрел на него, а он бросал в меня свой гнев, печаль, колкости и молчание. Но я держался твердо.

— Ты никогда не проникнешь за эти стены без меня. Я — твой единственная надежда попасть туда, — не единожды повторял он. И чем больше я отказывался обсуждать это, тем больше он говорил об этом. Это не помешало мне навещать его, но вынудило считать минуты этих встреч.

За два дня до моего отъезда Кетриккен вызвала меня в свои покои. В тот раз никто больше не ждал аудиенции, она предупредила, что будет занята. Меня приняли сразу же, и я нашел ее с пером и бумагой. Рядом стояла стойка со свитками, возможно, написанными ею. Кетриккен замерла на коленях с пером в руке, склонившись над пергаментом.

— Как раз вовремя, — сказала она, когда я вошел. — Я только что закончила.

Она подняла ящичек и присыпала влажные чернила.

Я открыл было рот, но она подняла руку.

— Много лет назад я страдала, и видела, как страдаешь ты. Я ждала, ничего не делая и ничего не зная о судьбе мужа. О моей любви, — ее голос дрогнул. — Когда же наконец я собралась в дорогу, меня вели только надежда и карты, — она стряхнула песок с пергамента и протянула его мне. — Карта. С Клерресом. С Рыбьими костями, Вортлетри и другими местами, которые тебе нужны. Карта, срисованная со старых рисунков, слухов и рассказов одного старого моряка.

Я недоверчиво посмотрел на нее.

— Старика из таверны? Он знал слишком мало.

Она улыбнулась.

— Он и кое-кто еще. Кое-что я узнавала от нашего искусного Чейда. И агенты любят деньги. Некоторые из них были достаточно умны, чтоб пройти выше по цепочке и добраться до меня с раскрытыми ладошками. Несколько монет, и они теперь мои, Фитц, а с ними все, что они знают.

На столе пыхтел паром чайник и стояли две чашки. С кошачьей улыбкой она слила немного жидкости, оценила ее цвет и наполнила обе. Поставив одну передо мной, он покраснела и попросила:

— Скажи, что гордишься мной.

— Всегда гордился! А сейчас я просто изумлен!

Ее рука была тоньше, чем у Верити, но работа вышла точной. Она отметила, что плыть в Вортлетри во время отлива нежелательно, и какие-то еще важные моменты.

Мы закончили с чаем, когда она вдруг спросила:

— Ты не надеешься вернуться, так?

Я посмотрел на нее. Затем спросил:

— Откуда вы это узнали?

— Ты выглядишь, как Верити, когда он вырезал своего дракона. Он знал, что начал что-то, после чего не вернется.

Какое-то время мы молчали. Затем она произнесла хриплым шепотом:

— Спасибо за моего сына.

Я оторвал взгляд от карты.

— Я давно знаю, как вы это сделали.

Я не стал спрашивать, как она узнала. Возможно, ей рассказала Старлинг. Возможно, сам Верити.

— Твое тело. Воля Верити.

— Меня там не было, Кетриккен. Я провел эту ночь в теле Верити.

— Он — сын Верити. Я знаю.

И мы оставили это, хотя я не был уверен, что ее знание сделало меня счастливей. Я чувствовал себя странно.

— Вы говорите мне это, потому что не верите, что я вернусь? — только и спросил я.

Она посмотрела мне в глаза.

— Я думаю, что ты ушел, когда потерял Би, и с тех пор тебя здесь не было. Выясни все, Фитц. Если сможешь — вернись к нам. Но сделай то, что должен.

На следующий вечер устроили прощальный ужин. Бесконечный, с таким количеством еды, что никто не смог бы поглотить и выпить. Было сказано много напутствий и принесено столько подарков, что не хватило бы грузовой телеги. Все было хорошо, и еда, которую мне удалось съесть, была вкусной, но с тех пор, как я объявил о своем отъезде, казалось, каждое событие становилось препятствием. Чейд был там, но опять не в себе. Шут не пришел.