Страсть и бомба Лаврентия Берии

Но в конце концов он разглядел знакомые лица Харитона, Зельдовича, Кикоина, Арцимовича, Флерова и других. И успокоился. На прощание даже сказал речь, в которой присутствовал и его знаменитый «черный юмор».

— Вот вы все говорили о том, что вам надо общаться с учеными других стран, с заграницей. Мы пошли дальше. Для того чтобы вы могли общаться, мы завоевываем для вас целые страны…

Да, как-то вот так. Они улетели. Но должны были вернуться с добычей в виде технологий, ученых, материалов. А он остался ждать. И работать. Главное — работать. Потому что кроме атомного проекта на нем висел гигантский груз ответственности и по другим направлениям.

Но все-таки главные события происходили там, в Берлине, где наши войска шаг за шагом прорывались к бункеру Гитлера. И где со дня на день закончится великая война.

Действительно, казалось, еще вчера немцы были под Москвою. И время тогда словно остановилось. Все висело на волоске. Судьба страны. Судьба Кобы. Да что говорить — и его, Лаврентия Берии, судьба тоже. А интересно, в столице рейха сейчас такая же обстановка, как была тогда в Москве? Хотя вряд ли! Там хуже!

* * *

Тогда в случае падения судьба Москвы и России были незавидны. Генерал-полковник Франц Гальдер писал в своем дневнике летом 1941 года: «Непоколебимо решение фюрера сровнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы. Задачу уничтожения этих городов должна выполнить авиация. Для этого не следует использовать танки. Это будет «народное бедствие», которое лишит центров не только большевизма, но и московитов (русских) вообще».

Поэтому, исходя из воли Шикльгрубера, принимались и соответствующие директивы Верховного командования сухопутных войск, в частности за № 157/41 «О порядке захвата Москвы и обращения с населением группы армий «Центр»:

«…Всякий, кто попытается оставить город и пройти через наши позиции, должен быть обстрелян и отогнан обратно. Небольшие закрытые проходы, предоставляющие возможность для массового ухода населения во внутреннюю Россию, можно лишь приветствовать. И для других городов должно действовать правило, что до захвата их следует громить артиллерийским обстрелом и воздушными налетами, а население обращать в бегство.

Совершенно безответственным было бы рисковать жизнью немецких солдат для спасения русских городов от пожаров или кормить их население за счет Германии…»

И планы фюрера выполнялись неукоснительно. Первый авианалет на Москву состоялся ровно через месяц после начала войны — 22 июля 1941 года. Темной ночью 220 самолетов люфтваффе с высоты 2000 метров начали бомбить столицу СССР. Пять часов немцы сыпали бомбы на крыши домов и улицы притихшего города. Но ничего не давалось в этой войне гитлеровцам даром. Силы противовоздушной обороны, ночной истребительской авиации оказали мощное сопротивление. Два десятка самолетов было сбито. Лаврентий Павлович помнил ту ночь. Помнил, как шарили по облакам прожектора, как нащупывали они «серебряные» самолетики на фоне облаков, от которых отделялись, сыпались вниз металлические комочки. А потом внизу, на земле, показались пожарища. Сначала на востоке, а затем запылало и на западе.

На крышах окружающих зданий он видел горящие, словно электрические лампочки, зажигательные бомбы. И то, как подбегали к ним люди с лопатами и, словно навоз, сбрасывали их во дворы.

Он помнил и второй налет — 25 июля. Тогда немцы применяли тяжелые фугасные бомбы. И от их взрывов разлетались в прах, в труху казавшиеся незыблемыми здания.

Тогда просто на глазах менялась Москва. Вечером в ее небо, лениво раскачиваясь и медленно набирая высоту, со всех концов поднимались неповоротливые серые чудовища — аэростаты заграждения. На улицах росли баррикады из мешков с песком. Окна заклеивались крест-накрест бумажными полосками. А самые заметные, главные здания города — Большой театр, Мавзолей, Моссовет — декорировали размалеванными холстами, чтобы сбить с толку немецких летчиков.

До войны в Москве проживало 4 335 000 человек. С началом войны сразу приступили к эвакуации. Уже в «первую волну» город покинуло более миллиона жителей.

Вообще, эти первые шесть месяцев до того момента, как немцев отбросили от столицы, он, и как житель города, и как член ГКО, и как народный комиссар внутренних дел, наблюдал разные состояния и фазы жизни великого города.