Стрижи

Хромой, который, кажется, не слишком мне доверяет, несколько раз предупредил, чтобы я не открывал пакетик раньше времени и уж тем более не вздумал совать нос внутрь, ведь этот похожий на соль порошок наверняка выделяет ядовитый газ. А еще мой друг рассказал, что приобрел порошок без малейшего труда и мог бы при желании купить гораздо больше. Достаточно было по телефону договориться о встрече с продавцом. Да и цена показалась ему приемлемой, хотя по всем правилам требовалось непременно поторговаться. Конечно, существовала опасность обыска на таможне. Поэтому он завернул пакетики в фольгу, потом – еще в один целлофановый пакетик и засунул во флакон из-под шампуня. Так что все проверки в аэропорту удалось проскочить благополучно.

5.

Устав ворочаться с боку на бок, я поднялся в четыре утра, чтобы переложить пакетик с ядом в другое место. Всю ночь я не мог сомкнуть глаз, страшно злясь на себя за то, что согласился принять от Хромого смертоносный подарок. Я ведь не просил его ни о чем подобном и не ждал ничего подобного.

– Ну что, удивил я тебя, а? – спросил он самодовольно, и это меня покоробило, о чем он даже не догадался.

Почему я должен позволять кому-то выбирать, каким образом мне умереть? Разве сам я вот уже несколько месяцев не рассматривал самоубийство как высшее проявление свободы? Разве мысль о том, что я являюсь хозяином и господином своего последнего мига на земле, не давала мне повод, стоя перед зеркалом, наслаждаться собственным гордым видом?

– Я тебе ничего не сказал заранее, так как не был уверен, что это дело у меня выгорит. Но, отправляясь в Мексику, я уже раздобыл нужную информацию и целых два телефонных номера.

Неуместное вмешательство друга, которого я при этом не могу обвинить в дурных намерениях, было не единственной причиной бессонницы. Меня мучила мысль, что яд плохо спрятан. Вернувшись домой, я в первую очередь озаботился тем, чтобы убрать его подальше от Пепы. И поэтому сунул на самую верхнюю книжную полку, не подумав, что рано или поздно очередь дойдет и до выстроившихся там книг: я начну доставать их, чтобы «забыть» в городе, и тогда пакетик окажется на самом виду; да мне еще придется прикасаться к нему – без малейшего удовольствия, или он упадет на пол, и собака может его проглотить, приняв за лакомство.

Пока я лежал в постели, мне чудилось, будто вокруг в темноте кружит какое-то ядовитое насекомое. В четыре утра я не выдержал и включил ночник. Потом поспешил перепрятать злополучный пакетик. Однако новое место тоже меня не устроило. Я долго обдумывал разные варианты и наконец нашел приемлемое решение: скотчем приклеил его с обратной стороны к фотографии отца, висевшей в коридоре. Каким бы суровым человеком ни был отец при жизни, на черно-белой фотографии, которую несколько лет назад я отдал вставить в рамку, он улыбался очень доброй улыбкой. А вчера вечером мне даже показалось, что выражение его лица означало: «Ты хорошо придумал, сынок. Я пригляжу за ядом. Можешь спокойно идти по своим делам».

Весь день воображение рисовало мне самые жуткие картины. Будто я слышу громкий звонок в дверь. Странно. Я никого не ждал. Открываю дверь. Сын. Но узнать Никиту трудно: на нем надето что-то вроде сутаны или бурнуса, и все лицо покрыто татуировками в виде маленьких дубовых листиков – таких же, как тот, что прежде был у него только на лбу. И поэтому он выглядит как человек, пораженный жуткой болезнью. Никита просит воды, я иду на кухню, а он быстро крадет пакетик с цианистым калием, решив, что там кокаин. Непонятно, как он обнаружил тайник. Сын вдруг начинает торопиться и прощается, словно забыв про воду. Мало того, он сообщает: ему пора идти, так как Конгресс депутатов вот-вот назначит его председателем правительства Испании. Час спустя Никита вместе с товарищами по жилью нюхает белый порошок, и все они умирают. Вечером в мою дверь звонит полицейский. Похохатывая, он говорит, что принес мне плохие вести.